Российская императрица Екатерина I родилась 5 (15) апреля 1684 года в Лифляндии, вероятно в Дерпте (ныне г. Тарту в Эстонии). Многое в истории молодой Екатерины остается неясным, происхождение ее точно неизвестно. Некоторые историки утверждают, что Екатерина - шведка, дочь шведского квартирмейстера, другие уверены, что она появилась на свет в семье латышского (или литовского) крестьянина Самуила Скавронского и при крещении по католическому обряду была названа Мартой. Существует также версия, что мать ее принадлежала ливонскому дворянину фон Альвендалю, сделавшему ее своей любовницей. Девочка была будто бы плодом этой связи. Наверняка можно сказать лишь, что Марта родилась не в дворянской семье и принадлежала к римско-католической церкви. Лишившись родителей в 3-летнем возрасте, она нашла приют у своей тетки Веселовской, жившей в Крейцбурге, от которой 12 лет от роду поступила в услужение к мариенбургскому суперинтенданту Глюку и росла вместе с его детьми. Там Марта приняла лютеранство. Протестантский богослов и ученый лингвист, Глюк воспитал ее в правилах лютеранской веры, но грамоте так и не выучил.
Ее детство прошло в Мариенбурге (ныне г. Алуксне в Латвии). Никакого образования она не получила и в пасторском доме была на жалкой роли воспитанницы, девочки при кухне и прачечной. Девочка выросла в этом приютившем ее доме и старалась быть полезной, помогала в хозяйстве и смотрела за детьми. Вероятно также, что пансионеры пастора пользовались ее благосклонностью. От одного из них, литовского дворянина Тизенгаузена, Марта даже родила дочь, умершую через несколько месяцев. Незадолго до осады Мариенбурга пастор Глюк решил положить конец ее распутству, выдав свою 18-летнюю воспитанницу замуж. Но ее муж или жених - в точности неизвестно - шведский драгун Иоганн Крузе, исчез после взятия города русскими в 1702 году. Это случилось или до или сразу после брака.
25 августа 1702 года, во время Северной войны, русские войска фельдмаршала Б.П. Шереметева осадили крепость Мариенбург. Комендант, видя бессмысленность обороны, подписал договор о сдаче крепости: русские занимали укрепления, а жители могли свободно покинуть город и уйти в Ригу - столицу шведской Лифляндии. Но в этот момент один из офицеров гарнизона... подорвал пороховой погреб. Увидев, что камни падают на головы его солдат, Шереметев порвал договор, город был отдан на разграбление. Солдаты хватали пленных, грабили имущество... Среди пленных оказалась и Марта Скавронская, будущая императрица Екатерина I... Если бы кто-нибудь помешал безумному поступку шведского офицера, крепость не была бы взорвана, жители покинули бы Мариенбург, среди них была бы и Марта... А как же пошла бы русская история?
Солдат, схвативший 18-летнюю Марту, продал ее некоему унтер-офицеру, который частенько ее бил. В обозе у русских солдат она была замечена командующим войсками Б.П. Шереметевым; унтер-офицеру пришлось "подарить" ее 50-летнему фельдмаршалу, сделавшему ее наложницей и прачкой. Потом к Марте воспылал любовью генерал Боур, но от Шереметева она досталась не Боуру, а влиятельному фавориту Петра I князю Александру Меншикову. Именно от А.Д. Меншикова Марта попала к Петру I.
Царь заметил Марту в один из своих приездов к Меншикову и сразу же пленился ею, хотя по современным представлениям она не была красавицей, черты лица ее неправильны. Но в полных щеках, вздернутом носе, в бархатных, то томных, то горящих глазах, в ее алых губах и круглом подбородке было столько жгучей страсти, в ее роскошном бюсте столько изящества форм, что не мудрено понять, как Петр всецело отдался этому сердечному чувству. Скорее всего, Петра привлекли ее бойкие движения и остроумные ответы на его вопросы. Марта стала одной из любовниц царя, которых Петр всюду возил с собой. Народ и солдаты выражали недовольство связью царя с безвестной красавицей. "Неудобь сказываемые" толки катились по Москве. "Она с князем Меншиковым его величество кореньем обвела", - говорили старые солдаты, - так быстро она выделилась из прочих женщин, так сильно полюбил ее, простую прачку-портомою, царь. Случилось это не позднее 1703 года, потому что уже в 1704 году Марта была беременна от Петра, а в марте 1705 года у нее было двое сыновей - Петр и Павел. Впрочем, ни к какой перемене в жизни Марты это поначалу не привело. Долгое время она продолжала жить в доме Меншикова в Петербурге вместе с сестрами Варварой и Дарьей Арсеньевыми и Анисьей Толстой. Все они были чем-то вроде общего гарема Петра и его фаворита. Вскоре, в 1705 году, Петр поместил ее в подмосковном селе Преображенском в число придворных девиц царевны Натальи, где она опять поменяла веру, приняв православие, и была названа Екатериной Алексеевной Василевской, так как крестным отцом ее был царевич . 28 декабря 1706 года новая связь государя закрепилась рождением дочери.
Постепенно отношения Петра и Екатерины становились все более близкими. Умевшая легко применяться ко всяким обстоятельствам, Екатерина приобрела громадное влияние на Петра, изучив его характер и привычки и став для него необходимой как в радости, так и в горе. До того личная жизнь царя складывалась плохо, неудачным оказался его брак с Евдокией Лопухиной - женщиной старомосковской, да к тому же упрямой и самолюбивой. Драматично завершился и роман царя с немкой Анной Монс - белокурая жительница московской Немецкой слободы не любила Петра, не хотела быть царицей, а мечтала лишь о тихой жизни состоятельной дамы. Поэтому она изменила Петру, и царь отверг ее навсегда. Тут-то и появилась Марта, которая своей добротой, бескорыстной покорностью со временем покорила сердце царя. Она незаметно становилась незаменимой для государя. Петр стал тосковать без нее - это видно уже в его письмах 1708 года.
Царь имел немало любовниц, которых обсуждал с нею, она его не упрекала, мирилась с его вспышками гнева, умела помогать во время приступов эпилепсии, делила с ним трудности походной жизни, став фактически женой царя. Известно, что порой у царя начинались страшные судороги и тогда все бежали за Екатериной. Ее голос завораживал царя. Он ложился к ней на колени, она что-то тихо говорила ему, Петр засыпал и через 3-4 часа был совершенно здоров, весел и спокоен. Он любил ее сначала как простую фаворитку, но потом он полюбил ее как женщину, тонко освоившуюся с его характером. Очень большое влияние, которое Екатерина имела на мужа, зависело, по свидетельству современников, отчасти от ее умения успокаивать его в минуты гнева. В эти минуты все в ужасе прятались от царя. Одна Екатерина подходила к нему без страха, и самый ее голос уже действовал на него успокаивающе. Она одна владела искусством успокаивать своего вспыльчивого супруга. Непосредственного участия в решении политических вопросов она принимать не пыталась. С 1709 года Екатерина уже не покидала царя, сопровождая Петра во всех походах и поездках. В Прутском походе 1711 года, когда русские войска были окружены, она спасла мужа и армию, отдав турецкому визирю свои драгоценности и склонив его к подписанию перемирия. Об этой ее услуге Петр никогда не забывал.
Накануне похода на турок весной 1711 года Петр объявил о своей помолвке с Екатериной, а по возвращении, 19 февраля 1712 года в Петербурге была сыграна скромная свадьба адмирала Петра Михайлова (морской псевдоним царя). При этом все знали, что это была не шутовская свадьба - Екатерина стала настоящей царицей. Тогда же были узаконены их дочери - Анна (впоследствии супруга герцога Голштинского) и Елизавета (будущая императрица Елизавета Петровна). Обе их дочери, тогда бывшие в возрасте 3 и 5 лет, исполняли на свадьбе обязанности фрейлин и получили официальный статус цесаревен. Бракосочетание было почти тайным, совершено в маленькой часовне, принадлежавшей князю Меншикову.
С этого времени Екатерина обзавелась двором, принимала иностранных послов, встречалась с европейскими монархами. В ее описаниях, оставленных иностранцами, говорилось, что она "не умеет одеваться", ее "низкое происхождение бросается в глаза, а ее придворные дамы смешны". Но неуклюжая жена царя-реформатора по силе воли и выносливости не уступала мужу: с 1704 до 1723 года она родила ему 11 детей, большинство которых умерло в младенчестве, но частые беременности проходили для нее почти незаметно и не мешали сопровождать мужа в его странствиях. Она была настоящей "походной офицерской женой", способной спать на жесткой постели, жить в палатке и делать верхом на лошади долгие переходы. Во время персидского похода 1722-1723 годов она обрила себе голову и носила гренадерскую фуражку. Вместе с мужем делала смотр войскам, проезжала по рядам перед сражением, ободряя словами солдат и раздавая им по стакану водки. Пули, свистевшие над ее головой, почти не смущали ее. В ее характере нежная женственность соединялась с чисто мужской энергией. В 1714 году в память Прутского похода царь учредил орден Св. Екатерины и наградил жену в день ее именин.
Волшебное превращение не изменило характера лифляндской Золушки - она оставалась такой же милой, скромной, неприхотливой боевой подругой царя. Екатерина отличалась веселым, ровным, ласковым характером; в ней не было изящества, красоты, особого ума, но в ней было обаяние Геры - богини домашнего уюта и тепла. Не только лишенная всякого образования, но даже безграмотная, она до такой степени умела являть пред мужем горе к его горю, радость к его радости и вообще интерес к его нуждам и заботам, что Петр постоянно находил, что жена его умна, и с удовольствием делился с нею политическими новостями, размышлениями о происшествиях настоящих и будущих. Петр был без ума от Катеринушки, своего "друга сердешнинького": она стала матерью любимых им детей, хранительницей домашнего очага, которого у царя раньше никогда не было. Дошедшие до нас письма супругов сохранили интимность и теплоту, глубокое взаимное чувство, связывавшее их больше 20 лет. Намеки и шутки, понятные только им, трогательные хлопоты о здоровье, постоянная тоска и скука без близкого человека: "Как ни выйду, - пишет ОНА о Летнем саде, - часто сожалею, что не вместе с Вами гуляю". "А что пишешь, - отвечает ОН, - что скучно гулять одной, хотя и хорош огород, верю тому, ибо те ж вести и за мною - только моли Бога, чтоб уже сие лето было последнее в разлучении, а впредь бы быть вместе". И ОНА подхватывает: "Токмо молим Бога да даст нам, чтоб сие лето уже последнее быть в таком разлучении".
Суровый деспот, человек с железным характером, смотревший спокойно на истязание родного сына, Петр в своих отношениях к Екатерине был неузнаваем: посылал к ней письмо за письмом, одно другого нежнее, и каждое - полное любви и заботы. Петр тосковал без нее. "Горазда без вас скучаю", - писал он ей из Вильно; а потому, что "ошить и обмыть некому..." "Для Бога ради приезжайте скорей, - приглашал государь "матку" в Петербург в день собственного приезда. - А ежели невозможно скоро быть, отпишите, понеже не без печали мне в том, что не слышу, не вижу вас..." Приглашения приезжать "скорее, чтоб не скучно было", сожаления о разлуке, желания доброго здоровья и скорого свидания пестрили чуть не в каждом письме 42-летнего царя.
Все денежные подарки от мужа и иных лиц Екатерина поместила в Амстердамский банк - и этим также была отлична от жен царей до нее. Она старалась сдерживать всякого рода излишества, которым предавался Петр: ночные оргии и пьянство. Вместе с тем Екатерина не предъявляла никаких претензий на вмешательство в дела государственные, не затевала никаких интриг. Единственная роль, которую она взяла на себя в последние годы, - это заступаться за тех, на кого грозный и скорый на расправу царь обрушивал свой гнев.
23 декабря 1721 года Сенат и Синод признали ее императрицей. Для ее коронации 7 мая 1724 года была изготовлена корона, превосходившая великолепием корону царя, Петр сам возложил ее на голову жены, вчерашней прибалтийской прачки. Коронование происходило в Москве в Успенском соборе Кремля. Несколько дней после этого поили и угощали народ, а затем долго еще при дворе шли праздники, маскарады, застолья. До сих пор ни одна из русских цариц, кроме Марины Мнишек, не удостаивалась такой чести.
Считается, что Петр собирался официально провозгласить ее своей преемницей, но не сделал этого, узнав об измене жены с камергером Вилли Монсом. Петр был много старше Екатерины, последние годы он провел в непрестанной борьбе с болезнью, в то время как жена его сохранила здоровье и горячую кровь молодости. По мере того как ее друг старился, Екатерина, видимо, отдалялась от него. С 1716 года ближайшим человеком царицы становится Вилли Монс, человек ловкий, веселый и услужливый. Его сестра Модеста Балк сделалась ближайшей наперсницей государыни. Успех молодого Монса ни для кого в Петербурге не был секретом. Его дружбы и покровительства искали высокопоставленные лица, министры, посланники и епископы. Один Петр ничего не подозревал о романе своей жены, быть может, потому, что даже вообразить не мог измены с ее стороны. Он узнал о сопернике почти случайно из анонимного доноса, который не касался даже напрямую Монса. Но, взявшись за розыск, Петр очень скоро узнал всю подноготную дела. Когда Монса арестовали, петербургское общество было словно поражено громом; многие теперь ожидали неминуемой кары. Но опасения были напрасны, император ограничился Монсом. Петр был взбешен. Монсу было предъявлено обвинение во взяточничестве, а 16 ноября 1724 года, на Троицкой площади, в 10 часов утра, Виллиму Монсу отрубили голову. Екатерина была в тот день очень весела. Вечером в день казни ее фаворита, Петр прокатил царицу в коляске мимо того столба, на который была посажена голова Монса. Государыня, опустив глаза, произнесла: "Как грустно, что у придворных столько испорченностей".
Отношения Петра и Екатерины стали натянутыми. Петр запретил коллегиям принимать от государыни приказания и рекомендации, а на ее личные средства был "наложен квестор". Екатерина оказалась вдруг в таком стесненном положении, что для оплаты долгов должна была прибегать к помощи придворных дам. По свидетельству Я. Лефорта, они больше не говорили друг с другом, не обедали, не спали вместе. Однако никаких прямых упреков или обвинений жене в измене Петр так и не сделал. Если и были между ними какие-то объяснения по этому поводу, то они прошли совершенно незаметно для придворных. В начале января 1725 года их дочь Елизавета смогла свести отца и мать и устроить хотя бы внешне их примирение. "Царица долго стояла на коленях перед царем, испрашивая прощения всех своих проступков; разговор длился больше трех часов, после чего они поужинали вместе и разошлись" (Я. Лефорт).
Измена "друга сердешнинького" болезненно ударила по Петру - у царя не было больше надежды на будущее: он не знал, кому теперь передать свое великое ДЕЛО, чтобы оно не стало достоянием любого прыгнувшего в постель Екатерины проходимца. Вскоре Петр заболел. Все время его болезни Екатерина была у постели умирающего и, кажется, только тут смогла окончательно примириться с ним. Между тем она не забывала и о себе. Положение ее было весьма неопределенно, так как никаких законных прав на русский престол она не имела. К счастью для Екатерины, судьба всей новой аристократии была также в опасности. Если бы верх взяли противники преобразований, выступавших за малолетнего Петра, сына казненного , то люди, подобные А.Д. Меншикову, П.И. Ягужинскому, А.В. Макарову, А.И. Остерману должны были потерять все. П.А. Толстой и граф Апраксин в силу причастности своей к казни Алексея также пристали к этой партии. Таким образом, самые влиятельные люди из окружения Петра вынуждены были помогать Екатерине. Екатерина сумела воспользоваться их советами. В течение суток, предшествовавших смерти мужа, она часто покидала изголовье умирающего и запиралась в своем кабинете. Здесь поочередно побывали все майоры и капитаны гвардии, а затем и командир Семеновского полка И.И. Бутурлин. Императрица обещала им немедленную уплату жалованья, задерживавшегося в течение 18 месяцев, и 30 рублей награды на каждого солдата. Впрочем, особой награды и не требовалось - гвардия любила умирающего императора и готова была выступить в интересах его жены.
В 5 часов утра 28 января 1725 года, не назначив себе преемника, Петр Великий умер. А в 8 часов для решения вопроса о престолонаследии собрались сенаторы, члены Синода и так называемый генералитет - чиновники, принадлежащие к четырем первым классам табели о рангах. По заведенному порядку наследования престол после Петра должен был перейти к его сыну от первого брака, царевичу Алексею. Однако Петр казнил сына за то, что он оказался среди противников его реформ. Кроме того, Петр не любил Алексея, сына отверженной им жены Евдокии, и хотел оставить престол потомству от Екатерины. Когда Екатерина родила ему сына, Петра Петровича, он стал преследовать Алексея еще настойчивее. Оставить престол после Петра I своим детям мечтала и Екатерина. Но Петр Петрович умер, не достигнув пяти лет. Оставался еще малолетний внук, Петр Алексеевич, сын казненного царевича. На престол могла претендовать и дочь от второго брака, Елизавета, после того, как ее старшая сестра, Анна, отказалась при замужестве от прав на русский престол. Среди наследниц были также племянницы Петра, дочери Ивана V. Оснований для наследования престола вторая супруга императора, Екатерина, не имела.
Князья Репнин, Голицын, Долгоруков отстаивали права на престол внука Петра I как прямого наследника мужского пола. Меншиков, Толстой и Апраксин стояли за провозглашение Екатерины Алексеевны правящей императрицей. Перед рассветом неизвестно каким образом в зале, где шло совещание, оказались гвардейские офицеры, ультимативно потребовавшие воцарения Екатерины, а на площади перед дворцом были выстроены под ружье два гвардейских полка, выражавшие поддержку императрице барабанным боем. Это заставило прекратить спор. Екатерину признали императрицей. Наследником престола был объявлен внук Петра I по первому браку, сын царевича Алексея, великий князь Петр Алексеевич. Так усилиями А.Д. Меншикова, И.И. Бутурлина, П.И. Ягужинского при опоре на гвардию в силу актов 1722 и 1724 годов она была возведена на престол под именем Екатерины I. Так на русский престол впервые села женщина, да еще неведомо откуда взявшаяся иноземка простого происхождения, ставшая женой царя на весьма сомнительных законных основаниях.
По уговору с Меншиковым, государственными делами Екатерина не занималась. Поскольку сама она не обладала способностями и знаниями государственного деятеля, 8 февраля 1726 года она передала управление страной Верховному тайному совету (1726-1730) из шести персон, руководителем которого стал А.Д. Меншиков. Новая императрица, не глядя, подписывала указы. До вступления на престол она не умела ни читать, ни писать, через три месяца научилась подписывать бумаги. Этим, собственно, и ограничилась ее государственная деятельность. Ее мысли и желания были далеки от государственных дел. И только когда заходила речь о флоте, Екатерина оживлялась: любовь её мужа к морю коснулась и её. Она впервые была свободна, но ничего, кроме забав и развлечений, ее не волновало. Она отчаянно прожигала последнее здоровье и время в окружении молодых приятелей и старых шутов. Екатерина предавалась разгулу все ночи напролет со своими избранниками, сменяющимися каждую ночь: Ягужинским, Левенвольдом, Девиером, графом Сапегой... Все подруги и наперсницы Екатерины, все ее дамы старались не отставать от своей правительницы. Таким образом русский двор представлял собой картину самого явного, ничем не прикрытого разврата.
По свидетельству саксонца Фрексдорфа, утро императрицы начиналось с визита Меншикова. Разговору неизменно предшествовал вопрос: "Что бы нам выпить?" Сразу опорожнялось несколько стаканчиков водки. Затем она выходила в приемную, где постоянно толпились солдаты, матросы и ремесленники, всем им она раздавала милостыню, а если кто просил царицу быть приемной матерью его ребенка, она никогда не отказывалась и обыкновенно дарила каждому своему крестнику несколько червонцев. Иногда она присутствовала на гвардейских учениях и сама раздавала солдатам водку. День заканчивался вечеринкой в кругу постоянной компании, а ночь царица проводила с одним из своих любовников. Лефорт писал в одной из своих депеш: "Нет возможности определить поведение этого двора. День превращается в ночь, все стоит, ничего не делается... Всюду интриги, искательство, распад..." Праздники, попойки, прогулки занимали все ее время. В торжественные дни она являлась во всем блеске и красоте, в золотом экипаже. Это было так волнующе красиво. Могущество, слава, восторг верноподданных - о чем еще она могла мечтать? Но… иногда императрица, насладившись славой, спускалась в поварню и, как записано в придворном журнале, "стряпали на кухне сами".
Среди наиболее значительных мероприятий этого времени, совершенных согласно предначертаниям Петра I - открытие Академии наук 19 ноября 1725 года, отправка экспедиции Витуса Беринга на Камчатку для решения вопроса, соединяется ли Азия с Северной Америкой перешейком; улучшение дипломатических отношений с Австрией, установление ордена св. Александра Невского. Во внешней политике отступлений от петровских традиций почти не было. Екатерина требовала от Дании возвращения Шлезвига своему зятю герцогу Голштинскому, а когда требование было отклонено, вступила в союз с Австрией, и Россия едва не была вовлечена в войну. От Персии и Турции Россия добилась подтверждения уступок, сделанных при Петре на Кавказе, и приобрела Ширванскую область. С Китаем через посредство графа Рагузинского были установлены дружеские отношения. Исключительное влияние приобрела Россия и в Курляндии, помешав занять в ней престол Морицу Саксонскому.
Екатерина I Алексеевна царствовала благополучно и даже весело, не занимаясь делами, в которых плохо разбиралась. Она засиживалась на пирушках среди близких людей, запустила управление, в котором "все думают лишь о том, как бы украсть". Правила она недолго. Балы, празднества, застолья и кутежи, следовавшие непрерывной чередой, подорвали её здоровье. В марте 1727 года на ногах у императрицы появилась опухоль, быстро росшая по бедрам. В апреле она слегла, здоровье Екатерины слабело час от часа. Лейб-медик Блюментрост писал о болезни императрицы: "Ея Императорское Величество 10 числа апреля впала в горячку, потом кашель, который она и прежде сего имела, токмо не весьма великой, стал умножаться, також де и фебра (лихорадка) приключилась и в большее бессильство приходить стала, и признак объявила, что несколько повреждения в легком быть надлежало, и мнение дало, что в легком имеет быть фомика (нарыв), которая за четыре дня до Ее Величества смерти явно оказалась, понеже, по великом кашле, прямой гной, в великом множестве, почала Ее Величество выплевывать, что до Ее Величества кончины не преставала, и от тоя фомики, 6 дня мая, с великим покоем преставилась".
Говорят, что незадолго до смерти ей приснилось, что за столом, где она пирует с приятелями, появилась тень Петра. Он поманил ее за собой, и они улетели вместе под облака... В 10 часов вечера 6 (17) мая 1727 года, всего через два года и три месяца после вступления на престол, прожив 43 года, Екатерина отправилась, как она пошутила об одном из своих утонувших по пьяному делу слуг, "цветников поливать на том свете". Она хотела передать трон дочери, Елизавете Петровне, но перед самой смертью по настоянию Меншикова подписала завещание о передаче престола внуку Петра I - Петру II Алексеевичу, за которого выступали представители родовой знати. Как скоро она скончалась, князь Меншиков поставил караул у всех входов дворца, а на другой день, утром огласил завещание императрицы. В самом начале завещания она объявила единственным своим наследником вышесказанного царевича, внука своего супруга. Все, бывшие в собрании, выслушав это, тотчас закричали "Ура!" Тетка его, герцогиня Голштинская, первая пала к его ногам, а за нею и все прочие, и тут же присягнули в верности. На российский престол, в возрасте одиннадцати с половиной лет, взошел новый император - Петр II. Вскоре он был обручен с дочерью светлейшего князя Меншикова Марией. Регентшами при малолетнем императоре до его 16-летия были объявлены дочери Петра I Анна и Елизавета. В сентябре 1727 года в результате придворных интриг близкие к Петру I люди князья Долгоруковы обвинили Меншикова в стремлении к узурпации власти и добились его ссылки в Сибирь, в городок Березов, где некогда всесильный фаворит Петра I скончался. Там же умерла в 18-летнем возрасте невеста Петра II дочь Меншикова княжна Мария. Петр II объявил себя противником преобразований Петра I и ликвидировал созданные его дедом учреждения. Все полнота власти перешла к Верховному тайному совету. Иностранные послы писали, что "все в России в страшном беспорядке". В январе 1730 года император Петр II заболел оспой и вскоре умер. Со смертью Петра II пресекся род Романовых по мужской линии.
Хоронили Екатерину в Петропавловском соборе. В недостроенном еще соборе, плотно закупоренный гроб с телом императрицы поставили на катафалке под балдахином, обитом золотой тканью, рядом с гробами Петра I и его дочери Натальи Петровны, скончавшихся еще в 1825 году. Все три гроба были преданы земле одновременно - в 11 часов утра 29 мая 1731 года. Это произошло в отсутствие Анны Иоанновны (находившейся в Москве по случаю коронации) с "особенно учрежденной церемонией в присутствии господ от генералитета, адмиралтейства и многих коллежских чинов". Место дня захоронения императрицы Екатерины I определили в Южном нефе собора, перед иконостасом, рядом с ее великим отцом. Во время погребения был произведен пятьдесят один пушечный выстрел.
Вторая жена Петра I и первая русская императрица Екатерина I Алексеевна (правившая страной с 28 января 1725 до 6 мая 1727) не принадлежала к числу выдающихся государственных деятелей; она царствовала, но не управляла. Тем не менее Екатерину, несомненно, можно назвать личностью незаурядной. Бывшая "портомоя", она стала супругой царя Петра I, а после его смерти была возведена на русский престол. Ее царствование продолжалось всего 27 месяцев, впрочем, настоящими правителями были Меншиков и другие временщики. Простой народ любил императрицу за то, что она сострадала несчастным и охотно помогала им. Эта, на первый взгляд, неуклюжая женщина мало соблазнительной наружности по силе воли и выносливости не уступала самому Петру, а в нравственном отношении была гораздо уравновешеннее его. Деятельность екатерининского правительства ограничивалась мелочами. Состояние государственных дел было плачевным, всюду процветали казнокрадство, произвол и злоупотребления. В последний год жизни она истратила на свои прихоти более шести миллионов рублей, между тем как в государственной казне денег не было. Ни о каких реформах и преобразованиях речи не шло.
До Петра в России не было официально приятного закона о престолонаследии. За несколько веков сложилась традиция, согласно которой трон переходил по прямой нисходящей мужской линии, т.е. от отца к сыну, от сына к внуку. К 1725 году у Петра не было сыновей: его старший сын Алексей, родившийся в браке с Евдокией Лопухиной, был обвинен в заговоре против отца, осужден и умер в 1718 году в тюрьме при неясных обстоятельствах. От брака Петра с Екатериной Алексеевной (урожденной Мартой Скавронской) в 1715 году родился сын Петр, однако и он умер в возрасте четырех лет. К моменту смерти Петра не существовало официального письменного завещания, не давал он и устного распоряжения о том, кого видит наследником российского престола.
Существует легенда, будто бы умирающий Петр слабеющей рукой написал на понесенной ему грифельной доске слова: "Отдайте все….", но закончить эту фразу не смог. Никто не знает, было ли это на самом деле, но, так или иначе, официального наследника российского престола после смерти Петра I не существовало.
В сложившейся ситуации на трон могли претендовать несколько кандидатов: Екатерина Алексеевна, которую Петр I по собственной инициативе короновал в 1724 году, (многие рассматривали это, как намерение царя передать российский трон именно Екатерине), его старшая дочь Анна и сын умершего царевича Алексея 9-летний Петр. За каждым из кандидатов стояли интересы многих других людей, боровшихся за власть и богатство.
Более сильной оказалась группировка сторонников Екатерины. Это были в основном те, кто стремился к продолжению политики Петра: бывшие сподвижники царя, которые получили в годы его правления огромную власть. Одним из самых заинтересованных в том, чтобы власть перешла к вдове Петра I, был А.Д. Меншиков. Фактически именно он сумел организовать победу Екатерины в борьбе за российский трон. Немалую роль в этой победе сыграли и гвардейские полки, окружившие дворец, когда там решался вопрос о власти.
Преемницей российского трона стала Екатерина I. Она заверила всех, что будет, как и покойный супруг, неустанно заботиться о благе России. Новая российская императрица была пышно коронована в мае 1725 года в Успенском соборе Московского Кремля.
Кто станет спорить, что Петр I был не только великим монархом, но и одной из самых незаурядных личностей в российской истории? Было бы удивительно, если бы рядом с ним оказалась самая обыкновенная, ничем не выделяющаяся из толпы женщина. Может, поэтому царь отверг дворянку Евдокию Лопухину, а любовью всей его жизни стала безродная прибалтийская крестьянка — Марта Скавронская…
Достоверных сведений о жизни Марты до замужества не так уж много. Известно, что она родилась 5 (15) апреля 1684 года на территории современной Эстонии, которая тогда входила в состав шведской Ливонии. Рано потеряв родителей, девочка воспитывалась теткой, а затем, лет 12, была отдана в услужение лютеранскому пастору Эрнсту Глюку.
В возрасте 17 лет девушку выдали замуж за шведского драгуна Иоганна Крузе, но брак их продлился всего пару дней: Иоганн со своим полком вынужден был отправиться на защиту крепости Мариенбург, на которую наступали русские. Больше Марта никогда не видела своего первого мужа — он пропал без вести.
После того как 25 августа 1702 года Мариенбург был взят армией фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, тот случайно увидел служанку пастора, и она так приглянулась ему, что он взял ее себе в любовницы.
По другой же версии, Марта Скавронская стала домоправительницей у генерала Баура. Через несколько месяцев она оказалась у ближайшего сподвижника Петра I — князя Александра Меншикова, который тоже не устоял перед ее прелестями.
Осенью 1703 года Петр впервые встретился с молодой женщиной в доме Меншикова. Перед сном он велел Марте отнести свечу в его комнату, и они провели вместе ночь. Утром царь сунул ей в руку золотой дукат…
Петр не забыл ласковую, веселую и красивую "походно-полевую жену" Меншикова. Вскоре он забрал ее к себе. Через несколько лет Марта крестилась в православие и стала называться Екатериной Алексеевной Михайловой: крестным отцом ее был царевич Алексей Петрович, а фамилией Михайлов иногда представлялся сам Петр, если хотел сохранить инкогнито
Петр был очень привязан к своей сожительнице. "Катеринушка, друг мой, здравствуй! — писал он ей, когда они были в разлуке. — Я слышу, что ты скучаешь, а и мне не безскучно…" Катерина была единственной , кто не боялся подходить к царю во время его знаменитых припадков гнева и умел сладить с часто случавшимися у него приступами головной боли. Она брала в руки его голову и ласково гладила до тех пор, пока царь не засыпал. Просыпался он уже свежим и бодрым…
По преданию, летом 1711 года находясь вместе с Петром в Прутском походе, Катерина сняла с себя все драгоценности, подаренные Петром, и отдала туркам, окружившим русскую армию, в качестве выкупа. Это так тронуло Петра, что он решился сделать возлюбленную своей законной женой. Условности этого монарха никогда не волновали. От нелюбимой первой жены, боярышни Евдокии Лопухиной, навязанной ему в юности матерью, он быстро избавился, спровадив ее в монастырь… А Катерина была любимой.
Официальное их венчание состоялось 19 февраля 1712 года в церкви Исаакия Далмацкого в Петербурге. В 1713 году Петр I в память о Прутском походе учредил орден Святой Екатерины, которым лично наградил свою супругу 24 ноября 1714 года. А 7 (18) мая 1724 года Екатерина была коронована императрицей. Еще до этого, в 1723 году, в честь нее был назван город Екатеринбург на Урале…
Несмотря на явную любовь и привязанность Петра и Екатерины друг к другу, далеко не все между ними было безоблачно. Петр позволял себе других женщин, и Екатерина знала об этом. В конце концов, и она, по слухам, завела интрижку с камер-юнкером Виллимом Монсом. Узнав об этом, Петр повелел колесовать Монса, якобы за казнокрадство, а его отрубленную заспиртованную голову, по легенде, на несколько дней поставили в спальне царицы, чтобы она смотрела на нее.
Общение между супругами прекратилось. И только когда Петр находился уже на смертном одре, они примирились. Царь скончался ранним утром 28 января (8 февраля) 1725 года на руках Екатерины.
Правление Екатерины I продолжалось немногим более двух лет. 6 (17) мая 1727 она скончалась от воспаления легких. Ей было всего 43 года.
За годы жизни с Петром Екатерина произвела на свет 11 детей, но только двое из них — Анна и Елизавета — дожили до зрелого возраста.
Елизавета Петровна впоследствии вошла в историю как одна из самых знаменитых правительниц России, а прямые потомки Анны правили страной вплоть до революции. Получается, что последние представители династии Романовых вели свой род от куртизанки, которую великая любовь великого царя сделала императрицей.
http://www.opeterburge.ru/history_143_163.html http://oneoflady.blogspot.com/2012/02/i.html#more
Провозглашение Екатерины I императрицей
В то время как Петр боролся со смертью, в других покоях дворца вельможи вели совещание о престолонаследии. Одни из них тогда же ухватились за права великого князя Петра, сына царевича Алексея Петровича; таковы были князья Голицыны, Долгорукие, Репнины; другие – в челе их Меншиков, генерал-адмирал Апраксин, Толстой, Бутурлин – хотели возвести на престол Екатерину, основываясь на том, что сам Петр короновал ее, и указывали, что возведение великого князя Петра, бывшего еще малолетним, может отозваться недоразумениями и междоусобиями. Некоторые из сторонников великого князя Петра пытались было согласить обе партии и предлагали объявить императором великого князя Петра, а до совершеннолетия его вручить правление Екатерине вместе с сенатом. Сторона, желавшая возведения на престол Екатерины без участия великого князя Петра, взяла наконец верх чрез то, что Толстой и Бутурлин пригласили во дворец кружок гвардейских офицеров, а за стенами дворца поставили оба гвардейских полка с готовностью употребить в дело оружие, если понадобится.
Екатерина I. Портрет неизвестного художника
– Кто смел без моего ведома привести сюда войско? – говорил князь Репнин, президент Воинской коллегии.
– Я, – отвечал Бутурлин; – это сделал я по повелению императрицы. Все обязаны ей повиноваться, не исключая и тебя!
У тех, которые были на стороне великого князя Петра, недоставало согласия; все почти находились по разным поводам в неприязни друг с другом; многие, сверх того, боялись, чтоб им не откликнулся суд над царевичем Алексеем Петровичем. Таким образом, Репнин, не ладивший с Голицыными, перешел на сторону Екатерины; пристал туда же и канцлер Головкин. Позвали кабинет-секретаря Макарова; он при Петре Великом долгое время ведал дела, непосредственно исходившие от государя.
– Нет ли какого завещания или распоряжения покойного государя насчет преемства престола после его кончины? – спросил Макарова генерал-адмирал Апраксин.
– Ничего нет! – отвечал Макаров. – Несколько лет тому назад государь составил завещание, но уничтожил его перед своею последнею поездкою в Москву. Хотя он после того и говорил о необходимости написать новое, но не приводил в исполнение этого намерения. Государь высказывал такую мысль: "Если народ, выведенный мною из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, заявит себя неблагодарным, то не поступит согласно моему завещанию, хотя бы оно было написано, и я не желаю подвергать моей последней воли возможности оскорбления; но если народ будет чувствовать, чем обязан мне за мои труды, то станет сообразоваться с моими желаниями, а они были выражены с такою торжественностью, какой нельзя было бы сообщить никакому писанному документу.
– Я прошу дозволить мне сказать слово, – произнес тогда Феофан Прокопович. – И, когда получил желаемое дозволение, начал со свойственным ему красноречием говорить о святости данной всеми подданными присяги в 1722 году – признавать преемником государю ту особу, которую он сам назначит.
– Однако, – возразили ему, – покойный не оставил завещания, по которому было бы можно указать на избранную им особу. Это обстоятельство можно скорее принять за признак нерешительности, и поэтому, при неимении преемника, указанного прежним императором, вопрос о престолонаследии должно решить государство.
– Преемником себе, – сказал Феофан, – государь указал супругу свою Екатерину, короновав ее сам императорскою короною в Москве. Это коронование само по себе, без всякого другого документа, дает ей неоспоримое право на управление государством.
На это возразили некоторые: у других народов супруги монархов коронуются вместе с ними, однако такая коронация не дает им права наследовать престол после кончины супругов.
Тогда кто-то из сторонников Екатерины сказал: "Покойный государь именно с тою целью и совершил эту коронацию, чтоб указать в Екатерине себе преемницу на престоле. Еще до похода в Персию он объяснял свои виды четырем сенаторам и двум членам Синода, которые и теперь находятся на совещании: он тогда говорил, что хотя в России нет обычая короновать цариц, но необходимость требует этого, чтобы престол после его смерти не остался праздным и чрез то не возникло бы какого-нибудь повода к недоразумениям и смутам".
Феофан с своей стороны рассказал о речи, которую произнес покойный государь перед венчанием на царство Екатерины в доме английского негоцианта; потом архиерей обратился к Головкину и другим лицам, которые были вместе с государем у этого негоцианта, и спросил: помнят ли они эти слова покойного монарха?
Канцлер подтвердил слова Феофана. Другие также отвечали утвердительно.
Меншиков, которому в его положении более всех тогда хотелось, чтоб на престол взошла Екатерина, с жаром воскликнул:
– Какого же еще выражения воли покойного монарха нам добиваться? Свидетельство таких почтенных особ стоит всякого завещания. Если великий наш государь поверил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы с нашей стороны преступлением против их чести и против самодержавной воли государя.
– Нам, – сказали тогда другие, – нечего толковать о том, кого избирать наследником престола: дело давно решено, и мы сюда собрались не для избрания, а для декларации.
– Да, – сказал генерал-адмирал Апраксин, – по силе коронации, совершенной в Москве в 1724 году, сенату остается провозгласить Екатерину Алексеевну императрицею и самодержицею всероссийскою, с теми правами, какими пользовался ее покойный супруг.
В таком смысле составлен был акт, и все подписали его без возражений. Потом отправились приглашать Екатерину.
Облитая слезами, вышла Екатерина из царской опочивальни в сопровождении голштинского герцога и обратилась с трогательною речью к вельможам, говорила о своем сиротстве, вдовстве, поручала себя и все свое семейство покровительству сената и вельмож, просила их быть милостивыми и к голштинскому герцогу, которого покойник любил и назначил своим зятем. В ответ на такие слова Апраксин, став на колени, поднес ей акт о признании ее преемницею Петра. Раздались одобрительные восклицания в зале.
– Любезноверные мои! – сказала Екатерина. – Исполняя намерение вечно дорогого моему сердцу в Бозе почившего супруга, я посвящу дни мои трудным заботам о благе государства до тех пор, пока Бог не отзовет меня от этой земной жизни. Если великий князь Петр Алексеевич будет пользоваться моими советами, то, быть может, я буду иметь в моем печальном вдовстве то утешение, что приготовлю вам императора, достойного по крови и имени того, которого вы только что лишились.
Громогласное ура огласило залу; такие же крики раздались и за стеною дворца.
31 января был издан от Синода, сената и генералитета манифест, извещавший всю Россию о кончине ее государя, императора Петра, и обязывавший всех подданных Российской империи присягать на верность императрице Екатерине Алексеевне, так как уже вся Россия в 1722 году присягнула соблюдать закон о признании наследником престола то лицо, которое изберет последний государь, а в 1724 году сам Петр в Москве короновал императорскою короною свою супругу Екатерину и тем самым указал в ней ту особу, которую пожелал назначить после себя преемницею.
Портрет Екатерины I работы Ж.-М. Натье, 1717
Весь Петербург присягнул новой государыне Екатерине I без малейших признаков ропота или недовольства. Когда начали приводить к присяге народ в Москве, оказались небольшие сопротивления, не имевшие, однако, ни влияния на народную громаду, ни важных последствий. Двое раскольников заупрямились, объявили, что не станут присягать Екатерине и не признают ее за государыню. Их сначала посекли кнутом, а потом, когда кнут их не донимал, стали жечь огнем и после двух пыток принудили произнести присягу. В губерниях были также проблески неудовольствия, выражавшегося главным образом всякого рода болтовнёю. "Настоящий царь наш Петр, – говорили некоторые, – не умер, да и не царствовал; он молодым еще попался в плен к шведам и до сих пор находится у них в неволе, а шведы вместо него послали в Россию похожего на него лицом своего человека, и тот, назвавшись царем Петром, начал людям бороды резать и нехристей своих в высокие чины жаловал, и так похож был на настоящего Петра, что никто не мог распознать, что это не истинный царь, только узнала его царица, и за это он с царицею развелся и посадил ее в монастырь, а сам другую жену взял себе, из немок. Вот этот-то фальшивый Петр недавно умер, оставивши царство своей царице немке Екатерине. А теперь вот настоящий царь Петр освободился из неволи и ворочается в свое царство. И сын его, царевич Алексей, жив и находится у своего тестя, цесаря". Другие не отрицали, чтоб царствовавший под именем Петра был на самом деле им, однако порицали его за введение иноземных обычаев и за отяготительные для народа учреждения, а по обычному в русской духовной жизни приему взваливали все дурное на бояр, обвиняя их за то, что давали худые советы государю. Третьи вопияли прямо против воцарения Екатерины и кричали, что царствовать надлежит не ей, а царевичу, сыну Алексея. Все это имело важные последствия для тех, которые только так болтали и за свою болтовню подвергались наказанию. Народ везде покорно присягал Екатерине. Только вымысел, что царевич Алексей, о смерти которого в свое время было объявлено всей России, не умер, а где-то спасается, пришелся более по нраву русскому народу; но и тут обстоятельства показали, что теперь не так легко внушать к себе всеобщую веру самозванцам, как было в начале XVII века. Скоро после обнародования манифеста о кончине Петра и о восшествии Екатерины в двух противоположных между собою русских краях явились один за другим два названых царевича Алексея. Первый огласил себя в Почепе, в Малороссии Он был родом сибиряк, сын звонаря из города Погорельского, служил семнадцать лет в гренадерах и потом переведен был в другой полк, расположенный на квартирах в Малороссии. Там никто его не узнал, и он начал возвещать, что он – спасшийся от смерти царевич Алексей. Этому плуту не удалось погулять; его тотчас же схватили и посадили под стражу. Другой явился в Астрахани; и тот был также уроженец сибирский, крестьянин по сословию, занимавшийся извощичьим ремеслом на чужой стороне. Звали его Евстигней Артемьев. Этому молодцу предприятие сначала стало было удаваться. Нашлись такие, что поверили его речам. Но вскоре в каком-то пригородном селении его схватили и доставили в Астрахань, а тамошнее местное начальство приказало посадить его в тюрьму и послало о нем донесение в Петербург. Оба названые царевича – и почепский и астраханский – были привезены в Петербург и в ноябре 1725 года публично казнены смертью.
Правление Екатерины I
Первое время по своем вступлении на престол Екатерина посвятила печальному долгу погребения своего супруга. Набальзамированное тело государя было выставлено в дворцовой зале, нарочно украшенной применительно к значению грустного торжества. В этой зале гроб Петра стоял с 13 февраля по 8 марта, и в этот промежуток времени поставлен был близ него другой гроб – с трупом шестилетней дочери Петра, Наталии. 8 марта оба гроба повезли в деревянную церковь Петропавловского собора, временно построенную до окончания каменной, и тогда Феофан Прокопович произнес свою знаменитую надгробную речь, которая не только произвела потрясающее впечатление на слушателей, но и впоследствии считалась одним из лучших образцов духовного красноречия. Труп усопшего императора, посыпанный землею, был оставлен в закрытом гробе на катафалке и, по известию Голикова, стоял в церкви около шести лет.
Было много дел, начатых Петром и не оконченных по случаю его смерти. Екатерина решилась их окончить. В феврале 1725 года дано было поручение датчанину Берингу снарядить мореходную экспедицию к берегам Камчатки: это делалось по воле Петра, которого незадолго до кончины занимала мысль – узнать, соединяется ли Азия с Америкою или отделяется от нее водою? Тогда же Екатерина по проекту, начертанному Петром в 1724 году, положила открыть Академию наук и с этой целью повелела русскому послу в Париже, князю Куракину, приглашать в Россию иностранных ученых для занятия мест в русской Академии наук, которая, однако, на самом деле была открыта не ранее октября 1726 года. В мае 1725 года учрежден был кавалерственный орден Александра Невского, и это делалось также по мысли Петра: он заявлял о таком намерении еще до Персидского похода. Того же года, в том же месяце мае совершено было бракосочетание великой княжны Анны Петровны с голштинским герцогом во исполнение воли покойного императора, который сам обручил августейшую чету. Екатерина оказала милости лицам, подвергшимся опале их государя в последнее время его царствования. Получили свободу и восстановление своих гражданских прав лица, наказанные политическою смертью по делу Монса; объявлено прощение Шафирову, и Екатерина поручила ему писать историю Петра Великого; допущены были к службе и к царской милости дети казненного князя Гагарина; выпустили на волю малорусов, посаженных Петром в Петропавловскую крепость с наказным гетманом Полуботком, умершим в заточении. Дела внешние в 1725 году шли удачно в смысле докончания планов Петра. Оставленный в Закавказье Петром генерал Матюшкин усмирил в Грузии мятеж и убедил грузинского царя Вахтанга отдаться под покровительство России, а потом напал на Дагестан, разорил множество аулов, разрушил шахмалову столицу Тарки, выгнал самого шахмала, неприязненного к России, и достоинство шахмала уничтожил вовсе. В октябре 1725 года отправлен был Екатериной иллирийский граф Савва Владиславович в отдаленный Китай для установления прочных границ и для распространения взаимной торговли между русскими и китайцами.
Екатерина I с первого взгляда могла считаться хорошо подготовленною к той великой роли, какая теперь выпала ей на долю. Она была постоянною спутницею и самым искренним другом великого государя, правившего Россиею с такою славою, какой не достигал никто из его предшественников. Что всего важнее – сам великий преобразователь заявлял пред всею Россиею, что Екатерина, будучи его любимою супругою, была в то же время его помощницею и участницею во всех важных воинских и гражданских предприятиях. Много в ее пользу говорило уже то, что в течение многих лет она могла не только дружелюбно уживаться с таким характером, какой был у Петра, но и заслужить у него высокое о себе мнение. Но Екатерина может служить наглядным доводом той истины, что нельзя делать суждений: как поступила бы известная человеческая личность в таких и таких-то случаях, когда подобные случаи прежде не представлялись ей в жизни. В такого рода суждениях мы обыкновенно ошибаемся. Ошиблись бы мы в приговоре о том, что вышло бы из Екатерины, оставшейся на престоле полновластною решительницею судьбы своей и судьбы подвластного ей государства, ошиблись бы, если б Екатерина сошла со сцены прежде кончины мужа и не сделалась после него самодержавной государыней. Мы были бы вправе ожидать от нее чего-нибудь необыкновенного, особенно руководствуясь приговором Петра Великого, так отлично умевшего ценить людей. Не то выказалось в истории. Екатерина, как жена Петра, была действительно женщина большого ума, но это была одна из таких умных женщин, каких на свете немало во всех сословиях и при всяких жизненных условиях. Такие женщины, как Екатерина I, соединяя с умом честность, могут быть добрыми супругами и матерями, приятными собеседницами, хорошими хозяйками и вполне заслуживать самые лестные отзывы не только от своих родных и домашних, но и от чужих, кто только их знает. Но далее такие женщины не представляют за собою никаких достоинств. Без мужа, без взрослых детей, без близкого круга родных и друзей, служащих ей постоянною опорою, такая женщина решительно может потеряться, опуститься и, при всех своих нравственных достоинствах, никуда не быть пригодною. Такова по существу своему Екатерина. Она превосходно умела пользоваться обстоятельствами, в которые поставила судьба ее женскую жизнь; она приобрела любовь и уважение как супруга, так и всего круга близких людей и настолько привлекла к себе их сердца, что они признавали за ней такие достоинства, каких на самом деле у нее вовсе не было. Екатерина была женщина в полном смысле своего века воспитанная и сжившаяся в такой среде, где женщина, по существу своей природы, обязана быть только помощницею – мужа ли, родителей, друзей, кого бы то ни было, но все-таки только помощницею, а не самобытною деятельницею: в этой среде ум женский только и пригоден на такое положение. Екатерина и была для Петра достойною помощницею. Не знаем, собственно, как выражалось это помощничество, но должны верить, потому что нам об этом заявляет сам Петр. По смерти Петра Великого Екатерина вдруг очутилась в положении выше своего женского ума. Приходилось стать выше всех, руководить другими, выбирать себе пригодных помощников. К этому не приготовили ее никакие предшествовавшие обстоятельства жизни; не приучил ее к этому гениальный ум Петра. Петр никого не мог приучить к самобытности; он любил и ценил только помощников, которые не смели ни противоречить ему, ни подавать советов, когда он их не требует, ни чего-нибудь делать мимо его ведома и без его воли. И Екатерина именно тем и заслужила высокое о себе мнение супруга, что умела ему угодить, а угождала ему только тем, что находилась у него во всегдашнем нравственном подчинении. Петра не стало. Екатерина, привыкши в течение двадцати с лишком лет видеть около себя другое лицо, которому безусловно подчинялась, и сознавать за собою только второстепенное значение, с первого же раза выказывается тем, чем выработала ее предшествовавшая жизнь: она предает себя со своею семьею покровительству и защите сенаторов и вельмож; но ее делают самодержицею; ей дают то, чего принять и хранить она никак не была в силах. Отказаться от этой чести было невозможно, если бы даже она и хотела: пришлось бы даже рисковать и своею собственною головою, и судьбою дочерей. Надобно было принимать новое положение. Но при этом новом положении Екатерине не приходится быть чьею-нибудь помощницею; у ней теперь должны быть помощники по ее собственному выбору, да и не одно лицо, а много; если б ей хотелось во что бы то ни стало оставаться по-прежнему в значении чьей-то помощницы, то пришлось бы сделаться помощницею многих, а этого никак невозможно: многие не могут между собою спеться до такой степени, чтобы достигнуть полного единства. Отсюда трагическое, можно сказать, положение Екатерины I, наступившее именно с той минуты, когда она, по воле судьбы, достигла той высоты, о какой в молодости ей и не снилось.
Екатерина I и Сенат
И это трагическое положение выразилось прежде всего в том, что Екатерина должна была отделываться и увертываться от Меншикова, который более других способствовал возведению ее на престол, думая, конечно, править всем государством от имени той, кто некогда была его служанкою, а теперь стала повелительницею. Надобно было искать противовеса Меншикову, и Екатерина думала найти его в своем зяте, голштинском герцоге; она сблизилась с ним, и, естественно, Меншиков и герцог невзлюбили друг друга. Дело пошло далее. Сенат, еще и при Петре нередко не представлявший согласия между своими членами, но сдерживаемый гениальным умом и железною волею самодержца, теперь остался без той крепкой узды, которая для него была необходима. В конце 1725 года в нем возникло разногласие. Миних потребовал 15 000 солдат на работы для окончания Ладожского канала. Одни из членов сената (между ними генерал-адмирал Апраксин и Толстой) находили, что надобно исполнить требование Миниха и окончить дело, начатое Петром, – дело, которому великий государь придавал большую ценность. Меншиков воспротивился, доказывал, что солдаты набираются с большими издержками не для земляных работ, а для защиты отечества от врагов, и когда его доводы не принимались, он деспотически именем императрицы объявил, что солдат не дадут на работы. Сенаторы оскорбились. После того начался ропот и затем тайные соображения и совещания о том, как бы вместо Екатерины возвести на престол великого князя Петра; царь-ребенок казался самым подходящим царем для тех, которые думали на самом деле править государством от его имени.
Узнал об этом Толстой, и по его предположению должно было образовать учреждение, стоящее выше сената и непосредственно управляемое особою государыни. Он склонил на свою сторону нескольких главных и влиятельнейших вельмож: Меншикова, князя Голицына, канцлера Головкина, вице-канцлера Остермана и генерал-адмирала Апраксина. Они предложили Екатерине проект учреждения Верховного тайного совета, который должен быть выше сената. Указ об учреждении его дан был Екатериной I в феврале 1726 года. Поводом к такому учреждению указано то обстоятельство, что некоторые заседающие в сенате в то же время состоят президентами коллегий, и сверх того, "яко первые министры имеют по должности своей тайные советы о политических и других военных делах". Обязанные в то же время заседать в сенате и вникать во все дела, подлежащие ведению сената, "за многодельством не могут вскоре чинить резолюции на внутренние государственные дела, и от того в тайных советах о важнейших делах им немалое чинится помешательство, а в сенате в делах остановка и продолжение". Новое учреждение отделяло от сената дела первой важности и состояло под непосредственным председательством высочайшей особы. Дела, подлежащие исключительно Верховному тайному совету, были все чужестранные и те из внутренних, которые требуют по существу своему высочайшей воли; например, новые налоги не могли быть постановлены иначе как по указу Верховного тайного совета. При самом открытии нового учреждения постановлено было правилом, что собрания верховного тайного совета должны еженедельно происходить по внутренним делам в среду, а по иностранным в пятницу, но если случится что-нибудь необыкновенное, то собрание может происходить и в другой какой-нибудь день недели, и тогда все члены особо о том оповещаются. Указы из совета издаются от имени императрицы Екатерины. Сенат перестал иметь право безапелляционных приговоров и должен был титуловаться уже не Правительствующим, а Высоким. Челобитчикам дозволялось подавать в Верховный тайный совет апелляцию как на сенат, так и на коллегии, но если кто подаст несправедливую апелляцию, тот подвергнется штрафу и плате в пользу тех судей, на которых он жаловался, и в таком размере, в каком взят был бы штраф с этих судей, если б жалоба, на них поданная, была признана справедливою. Если же челобитчик обвинит напрасно судей в таком неправом поступке, который по закону подлежит смертной казни, тогда челобитчик сам подвергнется смерти. Совет – поясняется в современном протоколе – не есть особенное судилище, а собрание, к облегчению ей (императрице) бремени служащее (Чт. 1858, 3. Протоколы В. т. сов., 5).
От ведомства сената были изъяты три коллегии: Иностранная, Воинская и Морская.
Членами новоучрежденного совета были лица, подавшие проект об его учреждении; к ним присоединен был граф Толстой, а чрез несколько дней после открытия совета, последовавшего 8 февраля, Екатерина I поместила в число членов герцога Голштинского (17 февраля), да еще с явным намерением поставить его выше прочих членов: "Понеже, – говорится в одном указе, – любезнейший нам зять его королевское высочество герцог Голштинский по нашему милостивому требованию в сем Верховном тайном совете присутствует, и мы на его верное радение к нам и к интересам нашим положиться совершенно можем, того ради и его королевское высочество яко наш любезнейший зять и по достоинству своему не токмо над прочими членами первенство и во всех приключающихся делах первый голос имеет, но и мы его королевскому высочеству позволяем из других Верховному тайному совету подчиненных мест все такие ведомости требовать, которые к делам в Верховном тайном совете предложенным, для лучшего о них изъяснения, ему потребны будут". Герцог, присутствуя в Верховном тайном совете первый раз 21 февраля и выказывая свое значение, милостиво заявил, что ему приятно будет, если другие члены будут иногда противного с ним мнения (Проток. Чт. 1858, 111, 5). Герцог плохо понимал, если не совсем не понимал по-русски, и потому для перевода его мнений на русский язык прикомандирован был камер-юнкер князь Иван Григорьевич Долгорукий.
В апреле 1726 года Екатерину I стали тревожить подметные письма, которых содержание указывало на существование людей, недовольных правлением, учрежденным по смерти Петра. Министры, члены Верховного тайного совета, представляли ей словесно разные замечания о том, как бы оградить престол от могущих произойти потрясений. Остерман представил свое мнение на письме и предлагал для устранения различных мнений о порядке престолонаследия соединить браком великого князя Петра с его теткою цесаревною Елизаветою Петровною, несмотря ни на их родство, ни на неравенство в возрасте, с тем что если у них не будет наследников, то наследство должно будет перейти к потомству Анны Петровны. Этот проект сделался предметом обсуждения на долгое время, но для истории он важен преимущественно потому, что в своем основании осуществился течением истории; хотя Елизавета не вышла за Петра, но действительно царствовала и, оставаясь бездетною, передала престол потомству сестры своей Анны Петровны.
Но как подметные письма продолжали появляться, то апреля 21 Екатериной издан был строгий указ против их сочинителей и распространителей; обещана была удвоенная награда тем, которые откроют и предадут в руки правосудия сочинителей подметных писем, затем воспрещались частные толки и беседы по вопросу о правах престолонаследия и объявлялось, что если в течение шести недель не откроются виновные в составлении подметных писем, то они будут преданы церковному проклятию.
Внутренняя политика Екатерины I
При существовании Верховного тайного совета короткое царствование Екатерины ознаменовалось тем, что обращено было внимание на некоторые отяготительные для народа приемы и учреждения прошлого царствования; кое-что было изменено, другое и вовсе отменено. Все доходы империи 1725 года простирались до 8 779 731 р. при расходах в 9 147 108 р., следовательно с дефицитом. Главная статья доходов падала на подушное, составлявшее в своем итоге сумму в 4 487 875 р., и этот род налога был самый отяготительный и наиболее нетерпимый народом как по существу своему, так еще более по способам взимания. По самому своему существу налог этот представлял видимую неравность и несправедливость. Платили записанные в ревизии, и так как ревизии не могли предприниматься часто, то необходимо выходило, что живые должны были платить за умерших, взрослые за малых, рабочие за престарелых, ни к какой работе не способных. Способ сбора этого налога был до крайности тяжел и ненавистен. Надобно знать, что по идее Петра этот налог определялся исключительно на содержание войска и самое войско положено было расквартировать сообразно сбору средств, так что взимание с записанных в подушный оклад предоставлялось самим воинским чинам с участием выбранных от земского дворянства комиссаров. Но это совершалось до крайности разорительно для крестьян и со всякими признаками злоупотреблений, казнокрадства, вымогательства и взяточничества.
В указе Екатерины I Верховному тайному совету от 9 января 1727 года соединено многое, что выдумалось и выработалось в течение года. Там (см. Сборн. Отд. русск. яз. и слов. Имп. Ак. н., IX, 86 и Чтен. 1857, III, 33) говорится: "Не только крестьянство, на которое содержание войска положено, в великой скудости обретается и от великих и непрестанных экзекуций и других непорядков в крайнее и всеконечное разорение приходит, но и прочие дела: яко коммерция, юстиция и монетные дворы, весьма в разоренном состоянии обретаются". Крестьянские побеги, опустошавшие русские края во все царствование Петра, не прекращались и теперь, иные убежавшие с места жительства шатались по лесам, образовьшали разбойничьи шайки и нападали на проезжих по дорогам, на помещичьи усадьбы; другие селились на окраинах, многие убегали за границу: некоторые искали приюта в Польше, другие в турецких и крымских владениях или у башкирцев. Правительство и Екатерина сознавали, что такие побеги происходили "не от одного хлебного недорода и от подати подушной", но и "от несогласия у офицеров с земскими". Но не следует думать, что только офицеры и солдаты тяготили крестьян в их быте: "Ныне над крестьянами разве десять или больше командиров находится вместо того, что прежде был один, а именно из воинских, начав от солдата до штабу и генералитету, а из гражданских и штатских от фискала, комиссаров, вальдмейстеров и прочих до воевод, из которых иные не пастырями, но волками в стадо ворвавшимися называться могут. Тому же подобные и многие приказчики, которые за отлучением помещиков своих над бедными крестьянами чинят что хотят".
Так представлялось тогдашнему правительству положение сельского рабочего класса, требовавшее мер к облегчению его судьбы и устроению его благосостояния. При самом вступлении своем на престол Екатерина сбавила с крестьян подушного оклада по четыре копейки с ревизской души, и это сделано было по необходимости, так как накопилось недоимок более миллиона за прошлый год, а за две трети текущего года собрана была только половина того, что следовало собрать. В 1727 году в Верховном тайном совете решено было, также вследствие убеждения о невозможности собрать с крестьян положенной суммы, следуемой по всей России с подушного оклада: устранить военных (генералитет, штаб- и обер-офицеров) от сборов подушного оклада и вывести их из уездов, расположив слободами при городах, а сбор подушного возложить на воевод, управляющих провинциями и зависящих от губернаторов, при участии вместе с воеводами по штаб-офицеру из войска. Разом с отстранением военных от сбора подушных денег упразднилась должность земских комиссаров и уничтожались их конторы, а в то же время и народные суды. Расправа и суд возлагались на воевод под ведением губернаторов, а высшею инстанциею, куда можно было подавать апелляции на губернаторов, была Юстиц-коллегия. Уничтожилась Мануфактур-коллегия, а вместо нее учреждался совет из фабрикантов, которые должны были съезжаться в Москву и служить без жалованья. Правительство вообще имело в виду упразднить многие канцелярии и правительственные должности, "потому что умножение правителей и канцелярий тягостно для народа и требует множество издержек", – такая причина приведена в протоколе Верховного тайного совета. Для порядка в расчете доходов и расходов возобновлялась упраздненная перед тем Ревизион-коллегия и учреждалась доимочная канцелярия. Упущения в сборах казенных платежей накоплялись и увеличивались, что и принудило к появление этого учреждения. Мы не имеем основания указать степень того участия, какое лично принимала Екатерина I в вопросе, касавшемся облегчения народа от тягостей подушных платежей и воинского самоуправства. Но вообще, как она полагала свое имя на указы, то, конечно, надобно допустить, что, если содержание их сочинялось другими, все-таки она сочувствовала их смыслу. Зная, как при всяком удобном случае она при Петре являлась на стороне тех, которые по своему положению нуждались в добродушном представительстве за них, смело можем признавать, что во время самобытного обладания верховною властью в делах, касавшихся облегчения народной участи, действовало доброе женское сердце Екатерины.
Екатерина I. Гравюра 1724
Феофан Прокопович и Феодосий Яновский
Но не во всех делах ее царствования, когда решения следовали от ее имени, можно с достоверностью признавать личное участие Екатерины. Совершались вопиющие возмутительные деяния, и хотя официально исходили от нее, но она была тут виновата столько же, сколько может падать вина на слабое или несовершеннолетнее лицо, сидящее на престоле, когда именем его производятся распоряжения, о которых он или не думал, или вовсе не знал. К категории таких дел мы смело можем отнести бывшее при Екатерине дело архиепископа новгородского Феодосия Яновского. Этот человек, один из умных и светлых архипастырей Петрова века, любимец покойного государя и исполнитель его планов, имел нрав строптивый и неуживчивый, а оттого окружали его недоброжелатели и никто не любил его. Этим воспользовался псковской архиерей Феофан Прокопович, человек чрезвычайно умный и ученый, но хитрый и коварный, не останавливавшийся ни перед какими путями к собственному возвышению. Ему кстати пришлось, что Феодосий, сообразно своему беспокойному нраву, произносил кое-какие выражения, которые должны были не понравиться верховой власти, и в апреле 1725 года Феофан подал донос на своего товарища; прежде он находился с ним в дружелюбном отношении: они оба приготовляли к кончине Петра Великого. Феодосий в беседе с Феофаном и другими синодскими членами роптал на нерасположение светских сановников к духовенству, угрожал за то карою Божиею на Россию, критиковал поступки бывшего императора, порицал его излишнюю охоту к следованию тайных дел, которая "показывает в нем мучительское сердце, жаждущее крови человеческой", вспоминал, как он был "непостоянен и неблагорассуден: сегодня задумает одно великое дело, завтра еще более затеет, с наговоров бездушных людей и доносителей о всех духовных и светских особах начал иметь как о неверных себе худое мнение, имел тайных шпионов, которые над всеми надзирали и так иногда смущали его, что ночью спать не мог, для того подозрения всех боялся, за не очень важные слова повелевал казнить смертью, а можно было и без такого кровопролития в словах подлых людей и во всем положиться на промысел Божий". Говоря о бесполезности суровых мер, он выражался: "Сколько людей переказнено, а воровство не убывает, совесть в людях незавязанная, надобно обучать через школы, и от того познают Бога и что есть грех; только без денег сего сделать нельзя, а инструмент железный (т.е. для казней) невелика диковинка: дать две гривны!" О смерти государя Феодосий замечал, что болезнь "ему пришла от безмерного женонеистовства". Когда высочайшая власть назначала богослужения, новгородский архиерей по этому поводу делал такое замечание: "Какое тиранство! Мирская власть принуждает духовную молиться! Это слову Божию противно: апостол Павел молит христиан молиться за царя, а не принуждает; я служить буду из страха, чтоб меня в ссылку не сослали, да услышит ли Бог такую молитву?" Другие духовные, спрошенные по поводу Феофанова доноса, подтвердили его донос: в числе этих духовных был Феофилакт Лопатинский, тверской архиерей, впоследствии сам испытавший от Феофана участь, подобную той, какую теперь вместе с Феофаном приготовил несчастному Феодосию. Обвиняемый сознался, просил помилования, но заступников у него не было. Своим беспокойным нравом и неосторожным языком он успел уже вооружить против себя могучего Меншикова.
Однажды, когда караульные не хотели пропустить его во дворец, он в запальчивости сказал: "Я сам лучше светлейшего князя!" Меншиков знал про этот случай и теперь, когда Феодосию угрожала беда, не раскрыл рта в пользу строптивого архиерея. Вдобавок Феодосия обвиняли еще в растрате и присвоении церковного достояния в окладах образов и серебряной утвари. 11 мая 1725 года Екатерине поднесли на утверждение приговор к смертной казни – "за учиненные им церкви Божией и указам ее величества противности и непристойные слова". Но Екатерина "для поминовения его величества" во всем государстве отменила смертную казнь и повелела: "Феодосия от синодского правления, Новгородской епархии и архимандритии Александро-Невского монастыря отрешить и сослать в дальний монастырь, именно Корельский на устье Двины, где содержать под караулом неисходно и давать ему на пищу и одежду по двести рублей в год". Но злобные враги поступили с ним еще суровее того, как предписано было в указе. С него сняли сан и в звании простого монаха под именем чернеца Феодоса послали на место заточения и засадили в каменную тюрьму с малым оконцем, определив ему в пищу только хлеб и воду. Страдалец, отправленный в Корельский монастырь в сентябре 1725 года, умер в феврале следующего года от голода, скорби и недостатка свежего воздуха, гонимый завистниками и врагами, не возбуждая ни в ком сострадания по причине своего задорного и неуживчивого нрава. Никто не преследовал его с таким ожесточением, как Феофан Прокопович, хотя он прежде был видимо в дружелюбных отношениях к новгородскому архиерею; но Феофан имел в виду занять место низложенного Феодосия и потому более чем кто другой боялся, чтоб Феодосий не получил прощения и снова не вошел в милость у верховной власти; поэтому-то Феофану было необходимо согнать поскорее со света Феодосия Яновского.
Екатерина I и Меншиков
Меншиков не останавливался ни перед какими бы то ни было путями, ведущими к удовлетворению его алчности и честолюбия. Но светлейший встречал противодействие со стороны других вельмож, особенно со стороны голштинского герцога. От этого Екатерина не сразу наделила его теми богатствами, которых он домогался. Еще при Петре числились на нем большие начеты в казну, и он долго не мог добиться снятия с него этих начетов. Хотелось ему прибавить к своим обширным владениям земли и села в Малороссии – и того он не получал. При Екатерине I ему представился случай сделаться владетельным герцогом в Курляндии; курляндским герцогом считался тогда старик Фердинанд; он жил за границею своего герцогства уже много лет, потому что не поладил с своими подданными. Но кроме него жила в Митаве вдовствующая герцогиня Анна Ивановна, племянница Петра Великого, окруженная русскими; делами Курляндии распоряжался русский государь. Между тем, на основании государственного права, Курляндия считалась ленным владением польской Речи Посполитой, которая от внутренних междоусобий и долговременной внешней войны не была настолько сильна, чтобы при жизни Петра оказывать давление на страну, считавшуюся ее достоянием. Но Петра не стало; носивший герцогский титул старик был близок к смерти; Курляндию ожидали важные перемены. В Польше паны толковали, что так как наконец угасал властвовавший в Курляндии дом Кетлеров, при котором Курляндия стала польским леном, то теперь Курляндский край, как выморочное ленное владение, должен присоединиться к непосредственным владениям Речи Посполитой и разделиться, подобно последним, на воеводства. Но польский король Август II, он же саксонский князь-избиратель, хотел доставить Курляндское герцогство своему побочному сыну Морицу по выбору курляндского сейма, и в этом стремления короля шли вразрез с видами польских панов. Вообще польские паны редко ладили с своими королями, ограждаясь от присущих королям стремлений усилить монархическую власть. И теперь паны готовы были противиться всяким королевским стремлениям такого пошиба.
Соседи Польши, Пруссия и Россия, были противны одинаково как намерениям польского короля, так и видам польской нации. И та и другая не хотели допустить распространения пределов Речи Посполитой, не расположены были содействовать усилению Саксонского дома; наконец, та и другая желали посадить на Курляндское герцогство своих кандидатов. Польский король тайно отправил Морица в Курляндию. Мориц понравился курляндскому дворянству; оно готово было избрать его, но предложило ему условие: жениться на вдовствующей герцогине Анне Ивановне. Все повезло как нельзя лучше и Морицу и курляндцам: Анне Ивановне очень понравился Мориц. Стали курляндцы собираться созывать сейм и избирать Морица в герцоги. Но узнали об этом в России и взглянули недружелюбно на такое намерение курляндцев. Верховный тайный совет 31 мая 1726 года послал русскому резиденту Бестужеву указ всеми силами стараться убедить курляндцев не выбирать Морица, а выбрать голштинского принца, сына умершего епископа Любского. Съехавшиеся на сейм депутаты не послушались Бестужева, уверяя, что Екатерина I милостива к Анне Ивановне и все для нее сделает по ее просьбе, и представляя с своей стороны, что если теперь не избрать герцога, то поляки поспешат объявить Курляндию выморочным леном и присоединят к польским владениям, а это не сочтется выгодным для России. 18 июня 1726 года курляндский сейм избрал Морица герцогом единогласно.
В это-то время Меншиков принял намерение сделаться сам герцогом Курляндским. Желание это было еще при Петре, но тогда неудобно было налегать на это, теперь же Меншиков смелее предложил свой план Екатерине, когда возник вопрос об избрании в Курляндии нового герцога. Екатерина сочла с своей стороны слишком навязчивым делом понуждать курляндцев к выбору Меншикова, но поставила его в числе кандидатов, угодных России вместо Морица, предоставляя выбор из этих кандидатов самому курляндскому сейму. В конце июня, еще, вероятно, не зная об окончившемся в Митаве выборе Морица, Верховный тайный совет отправил в Курляндию Меншикова и в то же время предписал русскому послу князю Василию Долгорукому ехать туда же. Они должны были предложить курляндцам: если хотят жить с Россиею в дружелюбных отношениях, то пусть выбирают или голштинского принца, сына епископа Любского, или князя Меншикова, или кого-нибудь из двух принцев Гессен-Гомбургских, находившихся тогда в русской службе. Но Меншиков поехал в Курляндию с намерением повести дело так, чтоб выбрали не кого-нибудь другого, а непременно его особу. 28 июня прибыл Меншиков в Ригу, и туда же приехала из Митавы Анна Ивановна и, не вступая в город, остановилась за Двиною и послала просить Меншикова к себе. Меншиков приехал. Анна Ивановна стала просить его исходатайствовать у императрицы дозволение вступить ей в брак с Морицем и утвердить последнего в герцогском достоинстве, возложенном на него курляндским сеймом.
– Ваше высочество! – сказал ей Меншиков, – Неприлично будет вступать с ним в супружеский союз, понеже оный рожден от метрессы, а не от законной жены; и вам, и ее величеству государыне нашей, и всему нашему государству то будет бесчестно, и принца Морица допустить до герцогства невозможно для вредительных интересов российских и польских. Ее величество государыня императрица Екатерина I изволит трудиться для интересов Российской империи, чтоб оная с сей стороны всегда была безопасна, и для пользы всего княжества Курляндского, дабы оное под высокою ее величества протекциею при своей вере и верности в вечные времена по-прежнему было, и для того изволила указать представить сукцессоров, которые написаны в инструкции князя Долгорукого, дабы ваше высочество о таком высоком соизволении ее величества государыни императрицы были известны и избирали из того лучшее.
– Я, – сказала герцогиня, – буду повиноваться воле государыни Екатерины I и оставлю свое прежнее намерение. Если воля государыни такова, чтоб герцогом быть кому-нибудь из тех, что предлагаются в инструкции князя Долгорукова, то я наивящше желаю, чтоб герцогом были избраны вы, потому что, по крайней мере, я надеюсь быть покойною во владении моими деревнями; а если кого иного изберут, то не знаю, будет ли он ласков со мною, и боюсь, как бы он не отнял у меня моего вдовьего пропитания.
Анна Ивановна, говоря такие слова, хитрила; она вовсе не желала Меншикову умножения власти; она давно уже его не терпела и считала своим врагом. У ней на уме было другое. Она замыслила ехать в Петербург и лично просить за себя у Екатерины I, настроив герцога Голштинского, чтоб он ходатайствовал за нее.
После беседы с Меншиковым Анна Ивановна уехала в Митаву, а вслед за ее отъездом приехали из Митавы в Ригу, для свидания с Меншиковым, князь Василий Лукич Долгорукий и русский резидент, находившийся постоянно в Курляндии, Петр Бестужев. Князь Долгорукий сообщил Меншикову, что он делал предложения курляндским чинам поступить сообразно полученной от русского правительства инструкции, но не встретил с их стороны желания сообразоваться с волею русской императрицы. Курляндцы не хотели выбирать в герцоги Меншикова, отговариваясь тем, что он не природный немец и не лютеранского вероисповедания, – не хотели избирать голштинского принца, представляя то обстоятельство, что он еще несовершеннолетен и достиг только тринадцатилетнего возраста; не хотели также и гессен-гомбургских принцев, служащих в России.
Меншиков сделал Бестужеву замечания за то, что он, находясь в Митаве, допустил без протеста с своей стороны выбор принца Морица; потом отправился сам Меншиков в Митаву в сопровождении значительного воинского конвоя.
На другой день после прибытия Меншикова в Митаву явился к нему принц Мориц.
– Императрица Екатерина I желает, – сказал ему Меншиков, – чтоб курляндские чины собрались снова и произвели новый выбор: за этим я сюда и приехал.
– Это дело невозможное, – отвечал Мориц; – сейм кончился; чины разъехались; если теперь их собирать и принуждать к новым выборам, то произведенные им выборы не будут иметь законной силы. Я выбран городом сообразно древней форме правления в Курляндии, и если после своего избрания не буду герцогом, то Курляндия должна быть, как выморочный лен, присоединена к Речи Посполитой и разделена на воеводства или же быть завоевана Россиею.
– Ничего такого не будет, – сказал Меншиков, – Курляндия будет иметь свою древнюю форму правления, но не должна искать другого покровительства, кроме России.
В тот же день Меншиков позвал к себе сеймового маршала, канцлера и нескольких влиятельных членов сейма и сказал им, что непременно следует собрать вновь сейм и произвести новые выборы, иначе грозил вступлением в Курляндию русского войска и ссылкою упорных в Сибирь. По немецким источникам, во время пребывания Меншикова в Митаве дело с Морицем дошло до военной стычки. Меншиков послал взять Морица, а Мориц, запершись в доме, отбивался от русских, и при этом несколько человек было убито.
Но когда Меншиков дал знать Екатерине I о своем решении, объявленном курляндцам, в Верховном тайном совете не совсем одобрительно посмотрели на такой решительный тон Опасно было задирать разом Пруссию и Польшу, а такое поведение, какое в качестве представителя России принял по отношению к курляндцам Меншиков, могло раздражить и ту и другую державу. К большему вреду для намерений Меншикова, приехала в Петербург вдовствующая герцогиня Анна Ивановна 23 июля и остановилась у голштинского герцога. Она подняла на ноги и его и всю императорскую фамилию. Она горько жаловалась на самоуправство и высокомерие Меншикова. Голштинский герцог, всегда любимый тещею, принял близко к сердцу дело курляндской герцогини. Под его влиянием Екатерина очень дружелюбно приняла и выслушала Анну Ивановну и до такой степени раздражилась против Меншикова, что многие, узнав об этом, ожидали чего-нибудь дурного для князя; говорили даже, что императрица прикажет его арестовать. Но все, однако, ограничилось тем только, что Екатерина приказала послать ему выговор, указавши, что своими резкими поступками в Курляндии он может довести Россию до несвоевременной ссоры с прусским и польским королями и польскою Речью Посполитою. Екатерина I потребовала его назад в Петербург для совета о важных делах. Меншиков воротился. Враги его думали, что теперь, как говорится, закатится звезда его счастия, но судьба отсрочила над ним свой суд. У Меншикова был приятель Бассевич, министр голштинского герцога, имевший на последнего большое влияние. Этот человек, настроенный Меншиковым, внушил своему герцогу, что в его положении гораздо лучше сойтись с Меншиковым, так как враги Меншикова – сторонники партии великого князя Петра Алексеевича, а если эта партия возьмет верх, то это не принесет пользы ни герцогу, ни его голштинцам. Герцог доверился Бассевичу, которого давно уже привык считать своим искренним доброжелателем. Герцог сам стал просить императрицу за Меншикова, и Екатерина, как будто снисходя к ходатайству зятя, возвратила Меншикову прежнюю милость и расположение; герцог воображал, что своим великодушием победил своего соперника и обязал вечною к себе признательностью. Но не таков был Меншиков, чтоб умилиться чувством благодарности к герцогу: он после того стал еще более ненавидеть его, испытавши, что герцог пользуется большою силою у императрицы. Но, умея скрывать свои настоящие чувства, он стал с герцогом любезен, не противился, когда герцог получил команду над гвардейским Преображенским полком, и своим притворным дружелюбием к герцогу приобретал благорасположение Екатерины. Милости к нему государыни не только не умалялись, но возрастали. Императрица снова сама думала доставить ему герцогство Курляндское путем выбора, но в согласии с Польшею; однако сам Меншиков, потерпевши неудачу, оставил честолюбивые планы насчет Курляндии и обратился на другой путь, который повел бы его к большей высоте, чем та, на какую возвести его могло достижение герцогского титула. Меншиков решился заручиться расположением партии великого князя, но положил действовать так, чтобы Екатерина и другие члены императорского семейства не видели сразу для себя вреда; зная бесхарактерность государыни, он рассчитывал повлиять на нее и побудить ее сделать в пользу великого князя такие распоряжения, которые были бы в то же время полезны ему самому.
С самого принятия на себя самодержавного единовластия Екатерина не отличалась ни твердостью, ни проницательностью, ни любовью к делам. Прежде, когда она была супругою и помощницею Петра и находилась у него в постоянном нравственном подчинении, она, угождая во всем супругу, казалась подвижною, трудолюбивою, способною переносить лишения; теперь становилась ленивою, беспечною, изнеженною, склонною к роскоши и пустым забавам, и, что всего было хуже, привыкши прежде повиноваться Петру и не иметь своей воли, теперь она также не имела воли и подчинялась всякому, кто умел стать к ней близко. Руководили Екатериной I то герцог, то Меншиков, то Толстой, то Ягужинский, Головкин и другие, смотря по обстоятельствами. Она чем долее царствовала, тем все ниже опускалась. После государя, одаренного ужасающею железною волею и непостижимою проницательностью, престол занимала Екатерина I, напоминавшая царя, ниспосланного Зевсом в лягушечье царство, в известной басне. В конце июля 1726 года посланник польского короля и саксонского князя-избирателя Августа, Лефорт, в своей депеше писал: "При дворе постоянно дни превращаются в ночи; веселятся на всякие лады. О делах никто не говорит; самые способные и самые веские люди не берутся ни за какую работу иначе как так, что лишь бы скорее с плеч долой. Все страшно недовольны неполучением жалованья; правительство всем задолжало месяцев за восемь". В половине декабря того же года он писал: "Чем более вглядываюсь в различные обстоятельства настоящего царствования, тем менее вижу следов прежнего трудолюбия, бдительности и страха. Истинные патриоты прежде содействовали общему добру, их советы принимались и взвешивались, теперь отечество не имеет царя, господствуют роскошь, нега, лень. Верховный совет существует только по имени; герцог Голштинский хотел бы захватить бразды правления, но его не допускают, и вот уже четыре недели Верховный совет не собирался. Только дух несогласия сводит людей, и частная выгода господствует над общею пользою. Ничего не делается, вся бдительность направлена только к опустошению казны. Издержки увеличиваются до бесконечности, каждый тащит сколько может, ничего не делается без наличных денег" (Р. И. О. Сб., т. III, стр. 455). От 18 января 1727 года пишется: "Восемнадцать месяцев персидская армия не получает ни гроша, а флот – девять месяцев, гвардия около двух лет; гражданские чиновники оплачиваются также очень дурно. Двор завладел теми суммами, которые назначены на войско, да вдобавок каждый, кто может, тянет сколько хочет из казны в свою пользу". В довершение упадка власти здоровье Екатерины с зимы стало делаться все хуже и хуже. Говорили, что еще летом 1726 года ей подали чего-то лихие люди, но такие толки не были основаны на верных данных, которыми в настоящее время история имела бы право основываться. Несомненно, что с декабря Екатерина болела до самой своей кончины.
Между тем как бы для поверки действий Меншикова в Курляндии отправлен был туда генерал-лейтенант Девиер. Такое назначение показывает, что им заправляли руки, неприязненные Меншикову. Антон Девиер, бывший при Петре генерал-полицмейстер, зять Меншикова (женатый на сестре его), был в то же время его заклятым врагом. Но Девиер не мог сделать Меншикову ничего дурного в Митаве, и когда в феврале 1712 года возвратился в Петербург, то увидал, что Меншиков уже стал так высоко, что мог почти все делать с Екатериною. Меншиков выпросил у императрицы в свою собственность город Батурин и принадлежавшие Мазепе имения, приписанные к Гадяцкому замку (Протоколы Верх. т. сов. Чт. 1858 г., т. III, 42 – 43), а в декабре 1726 года с него были сняты все начеты, числившиеся на нем еще при Петре Великом. Правда, Меншикову не удалось и теперь выпросить себе титул генералиссимуса, которого он давно уже добивался, но зато он настроил Екатерину, что она согласилась сделать его тестем наследника своего престола.
Вопрос о наследнике Екатерины I
До сих пор Меншикова все считали никак не способным стать на сторону великого князя Петра, а между тем сторона эта была сильна между вельможами, и, что всего важнее, в пользу великого князя было вообще убеждение русского народа, который не мог сочувствовать странному порядку престолопреемства, введенному Петром Великим, и не мог отрешиться от уважения к праву первородства. Меншиков знал, что мысль объявить наследником престола после Екатерины I великого князя Петра будет принята с восторгом во всей России, и после своей курляндской неудачи пристал сам к этой мысли, но хотел упрочить свою безопасность тем, чтобы женить великого князя на своей дочери. Подал ли кто другой Меншикову эту мысль или он сам дошел да нее – не знаем, но то верно, что Меншиков нашел себе в этом сильных пособников – могучего представителя старого боярства князя Михаила Михаиловича Голицына, многих других вельмож и двух иностранных министров, которых дворам было угодно и выгодно, чтобы великий князь Петр сделался императором: первый из этих иностранных министров был цесарский посланник Рабутин, второй – датский посланник Вестфален. Государю первого, императору Карлу VI, желательно было воцарение Петра, потому что Петр по своей матери приходился племянником императрице; государю второго, датскому королю, хотелось того же, чтоб отклонить избрание на русский престол голштин-ского герцога, которого очень любила Екатерина и по этой любви могла сделать своим преемником; датский король не любил герцога по давней вражде к голштинскому дому. Цесарскому двору до такой степени было желательно, чтобы великий князь Петр сделался императором, что Рабутин обещал Меншикову первый фьеф в империи, если Меншиков успеет склонить императрицу назначить Петра своим преемником на престоле. Меншиков принялся влиять на императрицу и начал с того, что выхлопотал у Екатерины дозволение на брак своей дочери с Петром, хотя последний, будучи еще несовершеннолетним, не мог скоро совершить этого брака. Пришлось кстати Меншикову следующее обстоятельство: дочь Меншикова сговорена была за польского выходца Сапегу, пожалованного в Петербурге титулом фельдмаршала. Сапега был замечательно красивый и ловкий молодец. Екатерина пожелала женить его на своей племяннице, дочери своего брата Карла Сковронского, которого она только что пожаловала в графское достоинство. Меншиков, как бы в вознаграждение за отнятие у его дочери жениха, просил дать ей другого – великого князя. Екатерина согласилась. Вообще, сделавшись самодержавною государынею, она время от времени становилась все более податливою, а тут еще слабела здоровьем, и неудивительно, что Меншикову у болезненной и почти слабоумной женщины нетрудно было вынудить такое согласие.
Предстоявший брак великого князя с дочерью Меншикова не связывался с назначением Петра наследником престола, и, быть может, Екатерина потому так легко поддалась просьбе Меншикова, что не видела здесь ничего касавшегося важных государственных вопросов. Но все, узнавши о данном императрицею согласии на такой брак, ясно видели, к чему идет дело и что для себя готовит в будущем Меншиков. Прежде всего пришли в ужас обе дочери Екатерины, бросились к ногам матери и указывали ей пагубные последствия ее податливости замыслам честолюбца. Екатерина говорила, что брак великого князя Петра с дочерью Меншикова не изменит ее тайного намерения, которое она питает относительно назначения себе наследника, но изменить слову согласия, данному Меншикову, уже теперь невозможно.
Тогда враждебная Меншикову партия принялась составлять заговор с целью во что бы то ни стало не допустить Екатерину I оставить после себя наследником зятя Меншикова. К врагам Меншикова пристал теперь Петр Андреевич Толстой, который еще так недавно действовал вместе с Меншиковым душа в душу. Участниками этого заговора были Девиер, генерал Бутурлин, Григорий Скорняков-Писарев, генерал Ушаков, страшный при Петре начальник Тайной канцелярии Александр Львович Нарышкин и князь Иван Алексеевич Долгорукий. Герцог Голштинский также знал о заговоре и, естественно, сочувствовал ему .
Начало, как кажется, положено было голштинским герцогом: это видно из показаний Девиера, напечатанных в приложениях к истории Екатерины I. (Уч. зап. Имп. Ак. наук. Кн. II, вып. I, стр. 246). Герцог, свидевшись с Девиером, спросил его: знает ли он про сватовство великого князя Петра?
– Отчасти о том слышал, – отвечал Девиер, – а правда ль то, или нет – не ведаю.
Герцог сказал: "Хорошо ли это будет и полезно ли ее величеству Екатерине I? Надобно ее величеству донести о том с обстоятельством; это мне говорил Толстой: надобно ее величеству иметь предосторожность; светлейший князь силен, у него войска в команде и Военная коллегия под начальством, и ежели так сделается, как он хочет, то придет в пущую силу, и тогда попросить ее величество, чтобы из Шлютенбурга бывшую царицу взять, а она старого обычая человек, может все переменить по-старому, нрава гневного. К тому же, может быть, захочет обиду сделать ее величеству и детям ее. Так говорил мне Толстой. Да я и сам признаю, что нехорошо, и надобно о том сказать ее величеству, как она изволит, чтоб ведала".
– Не худо, – отвечал Девиер; – надобно знать о том государыне. Да почему же вы сами не доложите ее величеству?
– Я, – отвечал герцог, – уже нечто дал ее величеству знать, токмо изволила умолчать.
Девиер сказал: "Как время найдете, доложите ее величеству".
После праздника Пасхи приехал к Девиеру Толстой и сначала вел разговор о том, как бы у государыни выпросить милости своему провинившемуся сыну, а потом, с видом откровенности, спросил Девиера: "Говорил ли тебе что-нибудь его королевское высочество герцог?"
– Нечто мне говорил, – сказал Девиер.
– А ведаешь ты, – спросил Толстой, – что делается сватовство у великого князя на дочери светлейшего?
– Ведаю, – отвечал Девиер, – но отчасти, а подлинно не ведаю, только вижу, что его светлость обходится с великим князем ласково.
Толстой сказал: "Надобно обо всем донести ее величеству обстоятельно и показать ей, что вперед может статься; светлейший князь и теперь так велик, в милости, а ежели то сделается по воле ее величества, не будет ли после того государыне Екатерине какой-нибудь противности? Ведь он захочет добра больше великому князю, чем ей; к тому же он очень честолюбив; может статься, что великого князя сделает наследником и бабушку его велит сюда привести, а она женщина нрава особливого, жестокосерда, захочет вымести злобу и дела, которые были при блаженной памяти государе, – опровергнуть, для того надобно ее величеству обстоятельно донести, как она о том соизволит, только бы о том о всем была известна; я сам хочу донести, да и тебя прошу, если время сыщешь, доложи и ты. Мнится мне, что лучше будет, когда ее императорское величество, для своего интереса, короновать изволит при себе цесаревну Елизавету Петровну или Анну Петровну, или обеих вместе, и когда так сделается, то ее величеству благонадежнее будет, а потом, как великий князь научится, тогда можно будет за море его послать погулять и для обучения послать в другие государства, как и прочие европейские принцы посылаются".
Но когда шло дело о том, какую из двух царевен предпочесть в наследницы Екатерине I, то оба приятеля расходились в своих взглядах. Девиер стоял за старшую, герцогиню, и говорил: "Нравом она изрядна, умильна и приемна, и ум превеликий, много на отца походит и человечеством изрядная, а другая царевна хоть изрядная, только будет посердитее". Но Толстой был за Елизавету: "Муж Анны, – говорил он, – герцог Голштинский, нелюбим у нас, как чужеземец, да и он сам смотрит на Россию только как на средство добыть шведский престол. Елизавету Петровну надобно возвести, а великий князь Петр еще мал, пусть поучится, потом за границей поездит, а тем временем цесаревна Елизавета коронуется и утвердится на престоле".
Подобные разговоры велись у Девиера и Толстого с Бутурлиными, Скорняковым-Писаревым, Ушаковым и герцогом Голштинским. Все толковали о том, что надобно доложить государыне, указать ей опасность от Меншикова и убедить заранее назначить наследницею престола одну из своих дочерей. Девиер изъявлял желание сесть в числе членов Верховного тайного совета, а голштинский герцог – получить чин генералиссимуса. Между тем все только говорили между собою, не приступая к объяснению с императрицею; и так проходили дни за днями, пока наконец, 10 апреля, герцог Голштинский послал к Толстому пригласить его для совещания в дом к Андрею Ушакову. Толстой, не заставши Ушакова дома, поехал по улице, и вдруг нагнал его герцог голштинский, пригласил к себе в коляску и приказал ехать в свой дом. Там был уже Ушаков.
– Знаете ли, – сказал герцог, – императрица Екатерина сделалась очень больна, и надежды на выздоровление мало. Если она скончается, не распорядившись престолонаследием, то мы все пропадем; нельзя ли теперь же поскорее убедить ее величество, чтоб она объявила наследницею дочь свою.
– Прежде этого не сделали, – сказал Толстой, – теперь уже поздно, когда императрица при смерти.
– Правда, – сказал на это Ушаков.
С тех пор как Екатерина заболела и болезнь ее внушала опасения, русские вельможи прятались друг за друга, притворялись больными, стараясь держать себя вдалеке от дел, чтобы не попасться впросак. Апраксин, Голицын, Головкин, Меншиков, Остерман – все пребывали притворно больными, смотря по расчету, когда находили для себя это полезным. К концу апреля состояние здоровья Екатерины сделалось безнадежным. Меншиков овладел особою умирающей и старался никого не допускать к ней. В таком положении дел нетрудно ему было от имени государыни обвинить Девиера в непристойных словах и проступках и нарядить над ним следственную комиссию. Меншиков расчел, что если зацепить Девиера, то за ним откроются и попадутся другие его соумышленники. Комиссия, назначенная для допроса Девиера, состояла из следующих лиц: канцлера Головкина, действительного тайного советника князя Голицына, генерал-лейтенанта Мамонова и князя Юсупова, при участии коменданта Петербургской крепости Фаминцына. Допрос производился в крепости.
Дело поставлено было так, как будто следствие о Девиере возникает от показания цесаревен.
Антон Девиер обвинялся в том, что 16 апреля, когда особенно государыне было плохо и "все доброжелательные подданные были в печали", он "не был в печали, а веселился". Так, например, плачущую племянницу императрицы Софью Карловну вертел, как будто танцуя с нею, и говорил: "Не надобно плакать"; севши на кровать рядом с великим князем, шептал ему что-то на ухо, а когда в это время вошла цесаревна Елизавета, он не отдал ей "должного рабского респекта" и "со злой своей продерзости" говорил: "О чем печалишься? Выпей рюмку вина!" А великому князю, как объявил последний, говорил: "Поедем со мной в коляске, лучше тебе будет и воля, а матери твоей не быть живой!" И еще шутил с великим князем, говоря, что "его высочество сговорил жениться, а они будут за его невестою волочиться, а он станет ревновать".
Эти обвинения выставлены были, чтоб найти повод к начатию розыска о другом деле и через такой розыск доискаться: в какой силе злые слова говорил, где, с кем и когда был в совете и какое злое имел намерение.
По тогдашним юридическим обычаям Девиера подвергли пытке. Девиер не стерпел телесных мучений и открыл всех, с кем вел беседы о недопущении великого князя Петра до брака с княжною Меншиковой и об устранении Петра от престолонаследия после Екатерины I.
6 мая Меншиков сообщил Верховному тайному совету указ от имени императрицы, решавший участь Девиера и его соумышленников. Девиера и Скорнякова-Писарева указано, лишив чинов, чести и имущества, наказать кнутом и сослать в Тобольск; Толстого вместе с сыном Иваном – отправить на заточение в Соловецкий монастырь, Бутурлина и Нарышкина, лишив чинов, послать на безвыездное житье в деревнях; князя Ивана Долгорукого и Ушакова – перевести в полевые полки.
Смерть и завещание Екатерины I
Екатерина I окончила жизнь свою в тот самый день, когда Меншиков выдал будто бы утвержденный государынею указ о казни Девиера с соумышленниками. Само собою разумеется, что умиравшая государыня не была ни душой, ни телом в том виновна. Болезнь мучила Екатерину с зимы; весною она усилилась; 16 апреля все думали, что императрица тогда же скончается; вельможи и гвардейские офицеры целую ночь пробыли в дворцовых покоях. Тогда по приказанию императрицы велено было раздать бедным 15 000 рублей, выпустить из тюрем заключенных и молиться в церквах о государыне. В то время, когда все ожидали, что Екатерина I испустит дыхание, с нею сделался сон, продолжавшийся пять часов, и после того ей стало как будто легче; появилась слабая надежда на выздоровление. Около больной императрицы неотступно находилась ее дочь Анна Петровна. В первых числах мая врачи заметили, что у императрицы образовался в легких нарыв. Этот нарыв прорвался, и 6 числа мая, в девятом часу пополудни, Екатерина скончалась тихо и спокойно. Судя по описываемым признакам хода ее болезни, она умерла от чахотки. Кончина постигла ее на сорок четвертом году возраста. (Weber. Das veranderte Russland, III, 81, 82).
Меншиков тотчас заявил завещание, будто бы составленное по воле покойной императрицы. Престол оставлялся великому князю Петру Алексеевичу. Мы не будем разбирать этого завещания, так как оно принадлежит, собственно, уже следующему царствованию. Мы думаем, что Екатерина участвовала в составлении его столько же, сколько и в утверждении приговора над Девиером и его товарищами.
Оценка личности Екатерины I
Эпоха Петра Великого поистине может назваться эпохою чудес. Мы не говорим уже о таких явлениях, как возникновение сильного военного флота в государстве, не имевшем до того времени ни одного морского судна, – сформирование многочисленного и хорошо вооруженного войска, одерживавшего блестящие победы над первым полководцем своего века, – устроение фабрик и заводов в стране, где до того времени были только первичные начала кустарной промышленности для удовлетворения незатейливых потребностей простонародного быта, – образование ученых, художников, государственных людей и дипломатов из того народа, у которого в слабой степени существовала грамотность, – все это явления, чересчур известные и давно на всякие лады оцененные: новые толки о них могут показаться бесплодною риторикою. Но мы укажем на тот круг лиц, который ближе соприкасался с особою великого Преобразователя: и здесь нам представятся личности, в судьбе которых было что-то необыкновенное, дивное, таинственное. Нас невольно поражает судьба бедного мальчика простолюдина, продававшего на московских улицах пироги; он впоследствии стал обладателем многих земель и рабов, владельцем тринадцати миллионов капитала, дошел до значения самого всемогущего человека в государстве, недоставало ему только скипетра и короны: и этот человек, лишенный всего, умирает нищим изгнанником в сибирских тундрах. А вот другой мальчик, нищий, сирота, бродит по улицам другого города, Киева: впоследствии – это могучий иерарх, славный и своим умом, и своими кознями Феофан Прокопович. А вот бедный тульский оружейник, случайно поправивший Петру пистолет: впоследствии он родоначальник богатейшего в России дома. А сколько других, вознесенных Петром, сделанных сильными вельможами, а потом, после Петра, вслед за Меншиковым, проводивших остаток грустной жизни в Сибири! Но никто не был к Петру так близок, как Екатерина. Как чудна, как необычна судьба этой женщины. Простолюдинка, бедная сиротка, получившая из христианского человеколюбия приют и кусок хлеба у добрых людей, Екатерина вырастает, находит себе жениха, выходит замуж, готовится жить трудом сообразно тому кругу, в котором родилась. Вдруг судьба рассыпает по ветру ее желания, разрушает только что состоявшийся союз семейной любви, судьба влечет Екатерину жалкою пленницею в чужую землю, к чужим людям. Для чего? Для того ли, чтобы оставить солдатскою прачкою или рабою в каком-нибудь барском доме? Нет. Для того, чтобы сделать женою одного из величайших государей земных и после его кончины поставить самодержавною обладательницею обширной монархии. Не похоже ли это на сказку? В самом деле, если бы кто, в виде сказки, рассказал подобную судьбу женщины, то рассказчику поставили бы в вину крайнюю невероятность вымысла. И однако это не сказка, а историческая быль. Судьба как будто указала Екатерине призвание – жить для Петра, быть необходимою для великого человека и тем сослужить великую службу России и всему человечеству. Выше мы сказали, что не знаем степени участия Екатерины в воинских и гражданских предприятиях, о чем заявлял Петр, но уверены, что она была действительно его помощница настолько, насколько для этого великого человека было необходимо смягчательное, успокояющее влияние женской души. Эту женскую душу Петр нашел в Екатерине. Нашел ли бы он ее, если бы судьба не свела его с ливонскою пленницею, – мы не беремся об этом гадать; но верно то, что Петр не нашел этой женской души ни в Евдокии Лопухиной, ни в Анне Монс, ни во многих других особах женского пола, с которыми он сходился случайно и ненадолго. Одна Екатерина привязала его к себе. Одна Екатерина сумела быть достойною подругою этого великого гения, который вполне понимал и ценил нравственное женское достоинство, хотя временно и ниспускался в грязь цинизма и разврата: эта грязь не могла, прильнув к его могучей натуре, испортить его. Только такая подруга, как Екатерина, нужна была Петру; сам великий человек сознавал это и оттого так высоко возносил свою "Катеринушку". Она сделала все свое дело, исполнила тайное призвание своей земной жизни; она прожила с Петром двадцать лет, с терпением перенесла крест его строптивого и дикого нрава, крест подчас очень тяжелый, незлобиво и любовно служила ему ангелом-утешителем во всех жизненных путях, неусыпно просидела у изголовья его смертного одра многие дни и ночи и закрыла глаза своему великому другу. Здесь и окончилось земное призвание Екатерины. Осталась она без Петра в этом мире; люди вознесли ее тогда на такую высоту, на какой она не могла уже и держаться; и в этом внешнем величии Екатерина стала совершенно лишнею в мире; можно признать к ней за особенную милость Провидения, что она пережила своего супруга только двумя годами и тремя месяцами. Кто знает, что ожидало бы ее в этом омуте козней сталкивавшихся между собою временщиков, коварных себялюбцев, алчных корыстолюбцев, старавшихся один другого утопить, чтоб самому стать повыше. Во всяком случае, Екатерине предстояла роль не блестящая, скорее жалкая, а может быть, и плачевная. Судьба избавила ее от этого искушения; Екатерина скончалась кстати, оставив по себе в истории светлое воспоминание – как многолетняя спутница великого русского государя, нежно им любимая, и как добрая женщина, всегда, насколько было возможно, готовая облегчить чужие бедствия и никому не делавшая зла.
Мы не читали подлинного дела по поводу этого заговора, которое принадлежит к тайным делам государственного архива; к этим делам мы доступа не имели и потому, по необходимости, должны руководствоваться сведениями, сообщенными из этого дела гг. Арсеньевым и Соловьевым, а сверх того известиями иностранцев. Француз Вильлярдо рассказывает, будто Толстой в сильной речи представлял Екатерине опасность, но не мог отклонить ее. Отрывки из следственного дела, нам известные, которыми мы далее пользуемся, не дозволяют доверять Вильлярдо. Видно, что Толстой не имел случая говорить об этом с государынею.
При написании статьи использован очерк Н. И. Костомарова – «Екатерина Алексеевна, первая русская императрица»
Екатерина I (Марта Самуиловна Скавронская, в браке Крузе; после принятия православия - Екатерина Алексеевна Михайлова). Родилась 5 (15) апреля 1684 года в Дерпте (Ливония) - умерла 6 (17) мая 1727 года в Санкт-Петербурге. Российская императрица с 1721 года, правящая государыня с 1725 года. Вторая жена Петра I. Мать императрицы Елизаветы Петровны.
В честь Екатерины I в 1713 году Петром I учреждён орден Святой Екатерины, а в 1723 году назван город Екатеринбург на Урале. Имя Екатерины I носит также Екатерининский дворец в Царском Селе (построенный при её дочери Елизавете Петровне).
Марта Скавронская, ставшая известной как Екатерина I, родилась 5 (15 по новому стилю) апреля 1684 года в Дерпте (Ливония - ныне Тарту, Эстония).
Место ее рождения некоторыми историками ставится под сомнение. Есть версия, что она родилась на территории современной Латвии - в исторической области Видземе, входившей на рубеже XVII-XVIII веков в состав шведской Ливонии.
Отец - эстонский крестьянин, по другой версии - латышский или литовский крестьянин, родом из окрестностей Кегумса.
Стоит отметить, что фамилия «Skowrońska» характерна и для лиц польского происхождения.
Родители Марты умерли от чумы в 1684 году. Её дядя отдал девочку в дом лютеранского пастора Эрнста Глюка, известного своим переводом Библии на латышский язык. После взятия Мариенбурга русскими войсками Глюк, как учёный человек, был взят на русскую службу, основал первую гимназию в Москве, преподавал языки и писал стихи по-русски.
Марта использовалась в доме Глюка как служанка, грамоте её не учили.
По другой версии, в частности, изложенной в словаре Брокгауза и Ефрона, мать Марты после смерти ее отца, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где её будто бы учили грамоте и рукоделиям.
Есть еще одна версия - до 12 лет Марта жила у своей тётки Анны-Марии Веселовской, а лишь затем оказалась в семье Глюка.
У нее было две сестры - Анна и Христина, а также два брата - Карл и Фридрих. Их семьи Екатерина в 1726 году перевезла в Петербург c помощью Яна Казимира Сапеги, который получил высшую государственную награду за личные заслуги перед императрицей. Считается, что он перевез ее семью из своих владений в Минске. Екатерина присвоила Карлу и Фридриху в январе 1727 года графское достоинство, не называя их своими братьями. В завещании Екатерины I Скавронские неопределённо названы «ближними сродственниками ея собственной фамилии». При Елизавете Петровне, дочери Екатерины, сразу после её восшествия на престол в 1741 году в графское достоинство были возведены также дети Кристины (Гендриковы) и дети Анны (Ефимовские). В дальнейшем официальной версией стало, что Анна, Кристина, Карл и Фридрих - родные братья и сёстры Екатерины, дети Самуила Скавронского.
В то же время с конца XIX века ряд историков поставили под сомнение это родство. Они указывали на тот факт, что называл Екатерину не Скавронской, а Веселевской или Василевской, а в 1710 году после взятия Риги в письме тому же Репнину называл совсем иные имена «сродственникам Катерины моей» - «Яган-Ионус Василевски, Анна-Доротея, также их дети». Поэтому предлагались иные версии происхождения Екатерины, согласно которым она двоюродная, а не родная сестра объявившихся в 1726 году Скавронских.
Личная жизнь Екатерины I:
В возрасте 17 лет Марту выдали замуж за шведского драгуна по имени Иоганн Крузе (Johan Cruse) - как раз накануне русского наступления на Мариенбург. Через день или два после свадьбы трубач Иоганн со своим полком отбыл на войну и пропал без вести.
По некоторым данным, супруг носил фамилию Рабе, а не Крузе (эта версия попала в художественную литературу - например, в роман «Пётр Первый»).
25 августа 1702 года во время Северной войны армия русского фельдмаршала Шереметева, ведущая боевые действия против шведов в Ливонии, взяла шведскую крепость Мариенбург (ныне Алуксне, Латвия). Шереметев, пользуясь уходом основной шведской армии в Польшу, подверг край беспощадному разорению.
В Мариенбурге Шереметев захватил 400 жителей. Когда пастор Глюк в сопровождении своей челяди пришёл ходатайствовать о судьбе жителей, Шереметев приметил служанку Марту Крузе и силой взял её к себе в любовницы.
Через короткое время примерно в августе 1703 года её покровителем стал князь , друг и соратник Петра I. Так рассказывает француз Франц Вильбуа, находившийся на русской службе во флоте с 1698 года и женатый на дочери пастора Глюка. Рассказ Вильбуа подтверждается другим источником - записками 1724 года из архива ольденбургского герцога. По этим запискам Шереметев отправил пастора Глюка и всех жителей крепости Мариенбург в Москву, Марту же оставил себе. Меншиков, забрав Марту у пожилого фельдмаршала несколько месяцев спустя, сильно рассорился с Шереметевым.
Шотландец Питер Генри Брюс в «Мемуарах» излагает (со слов других) версию, что Марту забрал полковник драгунского полка Баур (позднее ставший генералом): «Баур немедленно приказал поместить её в свой дом, который препоручил её заботам, дав ей право распоряжаться всей прислугой, причем та вскоре же полюбила новую управительницу за её манеру домохозяйства. Генерал позже часто говорил, что его дом никогда не был так ухожен, как в дни её пребывания там. Князь Меншиков, который был его патроном, однажды увидел её у генерала, тоже отметив нечто необычайное в её облике и манерах. Расспросив, кто она и умеет ли готовить, он услышал в ответ только что поведанную историю, к которой генерал присовокупил несколько слов о достойном её положении в его доме. Князь сказал, что именно в такой женщине он сильно сейчас нуждается, ибо самого его теперь обслуживают очень плохо. На это генерал отвечал, что он слишком многим обязан князю, чтобы сразу же не исполнить то, о чём тот лишь подумал - и немедленно позвав Екатерину, сказал, что перед нею - князь Меншиков, которому нужна именно такая служанка, как она, и что князь сделает всё посильное, дабы стать, как и он сам, ей другом, добавив, что слишком уважает её, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы».
Осенью 1703, в один из своих регулярных приездов к Меншикову в Петербург, Пётр I встретил Марту и вскоре сделал её своей любовницей, называя в письмах Катериной Василевской (возможно, по фамилии её тётки).
Франц Вильбуа передаёт их первую встречу так: «Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот её приобрел. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая её, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдет спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя... На следующий день царь уезжал утром, чтобы продолжить свой путь. Он возвратил своему фавориту то, что тот ему одолжил. Об удовлетворении царя, которое он получил от своей ночной беседы с Екатериной, нельзя судить по той щедрости, которую он проявил. Она ограничилась лишь одним дукатом, что равно по стоимости половине одного луидора (10 франков), который он сунул по-военному ей в руку при расставании».
В 1704 Катерина родит первенца, названного Петром. В следующем году - Павла (вскоре оба умерли).
В 1705 Пётр отправил Катерину в подмосковное село Преображенское, в дом своей сестры царевны Натальи Алексеевны, где Катерина Василевская выучилась русской грамоте, а, кроме того, сдружилась с семьёй Меншикова.
Когда Катерина крестилась в православие (1707 или 1708), то сменила имя на Екатерину Алексеевну Михайлову, поскольку крёстным отцом её был царевич Алексей Петрович, а фамилию Михайлов использовал сам Пётр I, если желал остаться инкогнито.
В январе 1710 года Пётр устроил триумфальное шествие в Москву по случаю Полтавской победы, на параде провели тысячи шведских пленных, среди которых по рассказу Франца Вильбуа был и Иоганн Крузе. Иоганн признался о своей жене, рожавшей одного за другим детей русскому царю, и был немедленно сослан в отдалённый уголок Сибири, где скончался в 1721 году.
Со слов Франца Вильбуа существование живого законного мужа Екатерины в годы рождения Анны (1708) и Елизаветы (1709) позднее использовалось противоборствующими фракциями в спорах о праве на престол после смерти Екатерины I. По запискам из ольденбургского герцогства шведский драгун Крузе погиб в 1705 году, однако надо иметь в виду заинтересованность немецких герцогов в легитимности рождения дочерей Петра, Анны и Елизаветы, которым подыскивали женихов среди немецких удельных правителей.
Ещё до законного замужества за Петром Екатерина родила дочерей Анну и Елизавету. Катерина одна могла совладать с царём в его припадках гнева, умела лаской и терпеливым вниманием успокоить приступы судорожной головной боли Петра. По мемуарам Бассевича: «Звук голоса Катерины успокаивал Петра; потом она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почёсывала. Это производило на него магическое действие, он засыпал в несколько минут. Чтоб не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трёх часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым».
Весной 1711 года Пётр, привязавшись к обаятельной и лёгкой нравом бывшей служанке, повелел считать Екатерину своей женой и взял её в несчастливый для русской армии Прутский поход. Датский посланник Юст Юль со слов царевен (племянниц Петра I) так записал эту историю: «Вечером незадолго перед своим отъездом царь позвал их, сестру свою Наталью Алексеевну в один дом в Преображенскую слободу. Там он взял за руку и поставил перед ними свою любовницу Екатерину Алексеевну. На будущее, сказал царь, они должны считать её законною его женой и русскою царицей. Так как сейчас ввиду безотлагательной необходимости ехать в армию он обвенчаться с нею не может, то увозит её с собою, чтобы совершить это при случае в более свободное время. При этом царь дал понять, что если он умрёт прежде, чем успеет жениться, то всё же после его смерти они должны будут смотреть на неё как на законную его супругу. После этого все они поздравили (Екатерину Алексеевну) и поцеловали у неё руку».
В Молдавии в июле 1711 года 190 тысяч турок и крымских татар прижали 38-тысячную русскую армию к реке, полностью окружив многочисленной конницей. Екатерина отправилась в дальний поход, будучи на 7-м месяце беременности. По широко известной легенде она сняла все свои украшения, чтобы отдать их на подкуп турецкому командующему.
Пётр I смог заключить Прутский мир и, пожертвовав русскими завоеваниями на юге, вывести армию из окружения. Датский посланник Юст Юль, бывший при русской армии после выхода её из окружения, не сообщает о таком деянии Екатерины, но говорит о том, что царица (так теперь все называли Екатерину) раздала свои драгоценности на сохранение офицерам и потом собрала их. В записках бригадира Моро-де-Бразе также не упоминается о подкупе визиря драгоценностями Екатерины, хотя автор (бригадир Моро-де-Бразе) знал со слов турецких пашей о точном размере казённых сумм, направленных на взятки туркам.
Официальное венчание Петра I с Екатериной Алексеевной состоялось 19 февраля 1712 в церкви Исаакия Далматского в Петербурге.
В 1713 году Пётр I в честь достойного поведения своей супруги во время неудачного для него Прутского похода учредил орден Святой Екатерины и лично возложил знаки ордена на жену 24 ноября 1714 года. Первоначально он назывался орденом Освобождения и предназначался только Екатерине.
О заслугах Екатерины во время Прутского похода вспомнил Пётр I в своем манифесте о коронации супруги от 15 ноября 1723 года: «Наша любезнейшая супруга государыня императрица Екатерина великою помощницею была, и не точию в сем, но и во многих воинских действах, отложа немочь женскую, волею с нами присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии».
В личных письмах царь проявлял необычную для него нежность к супруге: «Катеринушка, друг мой, здравствуй! Я слышу, что ты скучаешь, а и мне не безскучно». Екатерина Алексеевна родила мужу 11 детей, но почти все они умерли в детстве, кроме Анны и Елизаветы. Елизавета позже стала императрицей (правила в 1741-1762), а прямые потомки Анны правили Россией после смерти Елизаветы, с 1762 по 1917. Один из умерших в детстве сыновей, Пётр Петрович, после отречения Алексея Петровича (старшего сына Петра от Евдокии Лопухиной) считался с февраля 1718 года до своей смерти в 1719 году официальным наследником российского престола.
Дети Петра I и Екатерины I:
Анна Петровна (7 февраля 1708 - 15 мая 1728). В 1725 вышла замуж за германского герцога Карла-Фридриха; уехала в Киль, где родила сына Карла Петера Ульриха (впоследствии российский император Пётр III).
Пётр Петрович (19 ноября 1715 - 19 апреля 1719) Считался официальным наследником короны с 1718 до смерти.
Иностранцы, с вниманием следившие за русским двором, отмечают привязанность царя к супруге. Бассевич пишет про их отношения в 1721 году: «Он любил видеть её всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась... Екатерина, уверенная в сердце своего супруга, смеялась над его частыми любовными приключениями, как Ливия над интрижками Августа; но зато и он, рассказывая ей об них, всегда оканчивал словами: ничто не может сравниться с тобою».
Осенью 1724 Пётр I заподозрил императрицу в супружеской неверности с её камергером Монсом, которого казнил по другому поводу. Голову казнённого царь принес Екатерине на подносе. Он перестал с ней говорить, доступ к нему был ей запрещён. Только раз, по просьбе его дочери Елизаветы, Пётр согласился отобедать с Екатериной, бывшей его неразлучной подругой в течение 20 лет.
Только при смерти Пётр примирился с женой. Правами на престол владели: Екатерина, сын царевича Алексея Пётр и дочери Анна и Елизавета. Но Екатерина была коронована Петром I в 1724. В январе 1725 Екатерина проводила всё время у постели умирающего государя, он скончался на её руках.
Внешность Екатерины I:
Мнения о внешности Екатерины противоречивы. Если ориентироваться на очевидцев-мужчин, то, в целом, они более чем положительны, и, напротив, женщины порою относились к ней предвзято: «Она была мала ростом, толста и черна; вся её внешность не производила выгодного впечатления. Стоило на неё взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье, которое было на ней, по всей вероятности, было куплено в лавке на рынке; оно было старомодного фасона и всё обшито серебром и блёстками. По её наряду можно было принять её за немецкую странствующую артистку. На ней был пояс, украшенный спереди вышивкой из драгоценных камней, очень оригинального рисунка в виде двуглавого орла, крылья которого были усеяны маленькими драгоценными камнями в скверной оправе. На царице было навешано около дюжины орденов и столько же образков и амулетов, и, когда она шла, всё звенело, словно прошёл наряженный мул» (Вильгельмина Байретская).
Правление Екатерины I (1725-1727 годы)
Манифестом от 15 ноября 1723 года Пётр объявил о будущей коронации Екатерины в знак особых её заслуг. Церемония прошла в Успенском соборе 7 (18) мая 1724 года. Специально для этого случая была изготовлена первая в истории Российской империи корона. Это была вторая на Руси коронация женщины-супруги государя (после коронации Марины Мнишек Лжедмитрием I в 1606 г.).
Своим законом от 5 февраля 1722 Пётр отменил прежний порядок наследования престола прямым потомком по мужской линии, заменив его личным назначением царствующего государя.
Стать преемником по Указу 1722 года мог любой человек, достойный, по мнению государя, возглавить государство. Пётр умер ранним утром 28 января (8 февраля) 1725, не успев назвать преемника и не оставив сыновей. Отсутствием строго определённого порядка престолонаследия трон России был отдан на волю случая, и последующее время вошло в историю эпохой дворцовых переворотов.
Народное большинство было за единственного мужского представителя династии - великого князя Петра Алексеевича, внука Петра I от погибшего при допросах старшего сына Алексея. За Петра Алексеевича была родовитая знать (Долгорукие, Голицыны), считавшая его единственно законным наследником, рождённым от достойного царской крови брака.
Граф Толстой, генерал-прокурор Ягужинский, канцлер граф Головкин и Меншиков во главе служивой знати не могли надеяться на сохранение полученной от Петра I власти при Петре Алексеевиче. С другой стороны, коронация императрицы могла быть истолкована как косвенное указание Петра на наследницу. Когда Екатерина увидела, что больше нет надежды на выздоровление мужа, то поручила Меншикову и Толстому действовать в пользу своих прав. Гвардия была предана до обожания умирающему императору, эту привязанность она переносила и на Екатерину.
На заседание Сената явились офицеры гвардии из Преображенского полка, вышибив дверь в комнату. Они откровенно заявили, что разобьют головы старым боярам, если те пойдут против их матери Екатерины. Вдруг раздался с площади барабанный бой: оказалось, что перед дворцом выстроены под ружьем оба гвардейских полка. Князь фельдмаршал Репнин, президент военной коллегии, сердито спросил: «Кто смел без моего ведома привести сюда полки? Разве я не фельдмаршал?». Бутурлин, командир Преображенского полка, отвечал Репнину, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, «не исключая и тебя», добавил он внушительно.
Благодаря поддержке гвардейских полков удалось убедить всех противников Екатерины отдать ей свой голос. Сенат «единодушно» возвел её на престол, назвав «всепресветлейшей, державнейшей великой государыней императрицей Екатериной Алексеевной, самодержицей всероссийской» и в оправдание объявив об истолкованной Сенатом воле покойного государя. Народ был очень удивлен восшествием в первый раз в российской истории на престол женщины, однако волнений не было.
28 января (8 февраля) 1725 года Екатерина I взошла на престол Российской империи благодаря поддержке гвардии и вельмож, возвысившихся при Петре. В России началась эпоха правления императриц, когда до конца XVIII века правили, за исключением нескольких лет, одни женщины.
Фактическую власть в царствовании Екатерины сосредоточил князь и фельдмаршал Меншиков, а также Верховный Тайный Совет. Екатерина же была полностью удовлетворена ролью первой хозяйки Царского села, полагаясь в вопросах управления государством на своих советников. Её интересовали лишь дела флота - любовь Петра к морю коснулась и её.
По инициативе графа П. А. Толстого в феврале 1726 года был создан новый орган государственной власти, Верховный Тайный Совет, где узкий круг главных сановников мог управлять Российской империей под формальным председательством полуграмотной императрицы. В Совет вошли генерал-фельдмаршал князь Меншиков, генерал-адмирал граф Апраксин, канцлер граф Головкин, граф Толстой, князь Голицын, вице-канцлер барон Остерман. Из шести членов нового учреждения только князь Д. М. Голицын был выходец из родовитых вельмож. Через месяц в число членов Верховного Тайного Совета был включен зять императрицы, герцог Голштинский Карл-Фридрих (1700-1739).
В результате роль Сената резко упала, хотя его и переименовали в «Высокий Сенат». Верховники сообща решали все важные дела, а Екатерина только подписывала присылаемые ими бумаги. Верховный совет ликвидировал органы местной власти, созданные Петром, и восстановил власть воевод.
Длительные войны, которые вела Россия, сказались на финансах страны. Из-за неурожаев поднялись цены на хлеб, в стране нарастало недовольство. Чтобы предотвратить восстания, был снижен подушный налог (с 74 до 70 копеек).
Деятельность екатерининского правительства ограничивалась в основном мелкими вопросами, в то время как процветали казнокрадство, произвол и злоупотребления. Ни о каких реформах и преобразованиях речи не было, внутри Совета шла борьба за власть.
Несмотря на это, простой народ любил императрицу за то, что она сострадала несчастным и охотно помогала им. В её передних постоянно толпились солдаты, матросы и ремесленники: одни искали помощи, другие просили царицу быть у них кумой. Она никому не отказывала и обыкновенно дарила каждому своему крестнику несколько червонцев.
В годы правления Екатерины I была организована экспедиция В. Беринга, учреждён орден Святого Александра Невского.
За 2 года правления Екатерины I Россия не вела больших войн, только на Кавказе действовал отдельный корпус под началом князя Долгорукова, стараясь отбить персидские территории, пока Персия находилась в состоянии смуты, а Турция неудачно воевала с персидскими мятежниками. В Европе Россия проявляла дипломатическую активность в отстаивании интересов голштинского герцога (мужа Анны Петровны, дочери Екатерины I) против Дании. Подготовка Россией экспедиции для возврата герцогу Голштинскому отнятого датчанами Шлезвига привела к военной демонстрации на Балтике со стороны Дании и Англии.
Другим направлением русской политики при Екатерине было обеспечение гарантий Ништадтского мира и создание антитурецкого блока. В 1726 году правительство Екатерины I заключило Венский союзный договор с правительством Карла VI, ставший основой русско-австрийского военно-политического альянса второй четверти XVIII века.
Екатерина I правила недолго. Балы, празднества, застолья и кутежи, следовавшие непрерывной чередой, подорвали её здоровье, и с 10 апреля 1727 императрица слегла. Кашель, прежде слабый, стал усиливаться, обнаружилась лихорадка, больная стала ослабевать день ото дня, явились признаки повреждения лёгкого.
Царица скончалась в мае 1727 года от осложнений абсцесса лёгкого. По другой маловероятной версии, смерть наступила от жесточайшего приступа ревматизма.
Екатерина I
Правительству пришлось срочно решать вопрос о престолонаследии.
Екатерину удалось легко возвести на престол вследствие малолетства Петра Алексеевича, однако в русском обществе были сильные настроения в пользу взрослевшего Петра, прямого наследника династии Романовых по мужской линии. Императрица, встревоженная подметными письмами, направленными против указа Петра I от 1722 года (по которому царствующий государь имел право назначать себе любого преемника), обратилась за помощью к своим советникам.
Вице-канцлер Остерман предлагал для примирения интересов родовитой и новой служивой знати женить великого князя Петра Алексеевича на царевне Елизавете Петровне, дочери Екатерины. Препятствием служило их близкое родство, Елизавета была родной теткой Петра. Во избежание возможного в будущем развода Остерман предлагал при заключении брака строже определить порядок престолонаследия.
Екатерина, желая назначить наследницей дочь Елизавету (по другим источникам - Анну), не решилась принять проект Остермана и продолжала настаивать на своём праве назначить себе преемника, надеясь, что со временем вопрос разрешится. Тем временем главный сторонник Екатерины Меншиков, оценив перспективу Петра стать российским императором, перешёл в стан его приверженцев. Более того, Меншикову удалось добиться согласия Екатерины на брак Марии, дочери Меншикова, с Петром Алексеевичем.
Партия во главе с Толстым, всего более содействовавшая возведению на престол Екатерины, могла надеяться, что Екатерина проживет ещё долго и обстоятельства могут измениться в их пользу. Остерман грозил восстаниями народа за Петра как единственного законного наследника; ему могли отвечать, что войско на стороне Екатерины, что оно будет и на стороне её дочерей. Екатерина, со своей стороны, старалась вниманием завоевать привязанность войска.
Меншикову удалось воспользоваться болезнью Екатерины, которая подписала 6 мая 1727, за несколько часов до кончины, обвинительный указ против врагов Меншикова, и в тот же день граф Толстой и другие высокопоставленные враги Меншикова были отправлены в ссылку.
Когда императрица опасно занемогла, для решения вопроса о преемнике во дворце собрались члены высших правительственных учреждений: Верховного Тайного Совета, Сената и Синода. Приглашены были и гвардейские офицеры. Верховное совещание решительно настояло на назначении наследником малолетнего внука Петра I - Петра Алексеевича. Перед самой смертью спешно было составлено Бассевичем завещание, подписанное Елизаветой вместо немощной матери-императрицы. Согласно завещанию престол наследовал внук Петра I, Петр Алексеевич.
Последующие статьи относились к опеке над несовершеннолетним императором; определяли власть Верховного Совета, порядок наследия престола в случае кончины Петра Алексеевича. Согласно завещанию, в случае бездетной кончины Петра его преемницей становилась Анна Петровна и её потомки («десценденты»), затем её младшая сестра Елизавета Петровна и её потомки, и лишь затем родная сестра Петра II Наталья Алексеевна. При этом те претенденты на престол, которые были бы не православного вероисповедания или уже царствовали за рубежом, из порядка наследования исключались. Именно на завещание Екатерины I 14 лет спустя ссылалась Елизавета Петровна в манифесте, излагавшем её права на престол после дворцового переворота 1741 г.
11-я статья завещания изумила присутствовавших. В ней повелевалось всем вельможам содействовать к обручению Петра Алексеевича с одной из дочерей князя Меншикова, а затем по достижении совершеннолетия содействовать их браку. Буквально: «тако же имеют наши цесаревны и правительство администрации стараться между его любовью (великим князем Петром) и одною княжною князя Меншикова супружество учинить». Такая статья явно свидетельствовала о персоне, участвовавшей в составлении завещания, однако для русского общества право Петра Алексеевича на престол - главная статья завещания - было бесспорно, и волнений не возникло.
Позже императрица Анна Иоанновна приказала канцлеру Головкину сжечь духовную Екатерины I. Он исполнил, тем не менее сохранив копию завещания.
Образ Екатерины I в кино:
1938 - Петр Первый (роль исполнила )
Екатерина Алексеевна |
|
Коронация: |
|
Предшественник: |
|
Преемник: |
|
Рождение: |
|
Похоронен: |
Петропавловский собор, Санкт-Петербург |
Династия: |
Романовы (по браку) |
По наиболее распространённой версии Самуил Скавронский |
|
Предполож. (Анна-)Доротея Ган |
|
1) Иоганн Крузе (или Рабе) |
|
Анна Петровна Елизавета Петровна Пётр Петрович Наталья Петровна остальные умерли в младенчестве |
|
Монограмма: |
|
Ранние годы
Вопрос о происхождении
1702-1725 годы
Любовница Петра I
Жена Петра I
Приход к власти
Правление. 1725-1727 годы
Внешняя политика
Конец правления
Вопрос о престолонаследии
Завещание
Екатерина I (Марта Скавронская , ; 1684-1727 гг.) - российская императрица с 1721 как супруга царствующего императора, с 1725 как правящая государыня; вторая жена Петра I Великого, мать императрицы Елизаветы Петровны.
По наиболее распространённой версии настоящее имя Екатерины - Марта Самуиловна Скавронская , позднее крещена Петром I под новым именем Екатерина Алексеевна Михайлова . Она родилась в семье прибалтийского (латышского) крестьянина родом из окрестностей Кегумса, захвачена в плен русскими войсками, стала любовницей Петра I, затем его женой и правящей императрицей российской. В её честь Петром I учреждён орден Св. Екатерины (в 1713) и назван город Екатеринбург на Урале (в 1723). Имя Екатерины I носит также Екатерининский дворец в Царском Селе (выстроенный при её дочери Елизавете).
Ранние годы
Сведения о молодости Екатерины I содержатся в основном в исторических анекдотах и недостаточно достоверны.
Наиболее распространённая версия такова. Родилась она на территории современной Латвии, в исторической области Видземе, входившей на рубеже XVII-XVIII веков в состав шведской Ливонии.
Родители Марты умерли от чумы в 1684 году, и её дядя отдал девочку в дом лютеранского пастора Эрнста Глюка, известного своим переводом Библии на латышский язык (после взятия Мариенбурга русскими войсками Глюк, как учёный человек, был взят на русскую службу, основал первую гимназию в Москве, преподавал языки и писал стихи по-русски). Марта использовалась в доме как служанка, грамотности её не учили.
По версии, изложенной в словаре Брокгауза и Ефрона, мать Марты, овдовев, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где её будто бы учили грамоте и рукоделиям.
По другой версии, до 12 лет Катерина жила у своей тетки Анны-Марии Веселовской, прежде чем оказаться в семье Глюка.
В возрасте 17 лет Марту выдали замуж за шведского драгуна по имени Иоганн Крузе (Johan Cruse), как раз накануне русского наступления на Мариенбург. Через день или два после свадьбы трубач Иоганн со своим полком отбыл на войну и по распространённой версии пропал без вести.
Вопрос о происхождении
Поиски корней Екатерины в Прибалтике, проведённые после смерти Петра I, показали, что у Катерины были две сестры - Анна и Кристина, и два брата - Карл и Фридрих. Их семьи Екатерина в 1726 году перевезла в Петербург (Карл Скавронский переехал ещё раньше, см. Скавронские). По мнению руководившего поисками А. И. Репнина, Христина Скавронская и её муж «врут », оба они «люди глупые и пьяные », Репнин предлагал отправить их «куда в другое место, дабы от них больших врак не было ». Екатерина присвоила Карлу и Фридриху в январе 1727 графское достоинство, не называя их своими братьями. В завещании Екатерины I Скавронские неопределённо названы «ближними сродственниками ея собственной фамилии ». При Елизавете Петровне, дочери Екатерины, сразу после её восшествия на престол в 1741 году в графское достоинство были возведены также дети Кристины (Гендриковы) и дети Анны (Ефимовские). В дальнейшем официальной версией стало, что Анна, Кристина, Карл и Фридрих - родные братья и сёстры Екатерины, дети Самуила Скавронского.
Однако с конца XIX века рядом историков такое родство ставится под сомнение. Указывается на тот факт, что Пётр I называл Екатерину не Скавронской, а Веселевской или Василевской, а в 1710 г. после взятия Риги в письме тому же Репнину называл совсем иные имена «сродственникам Катерины моей» - «Яган-Ионус Василевски, Анна-Доротея, также их дети». Поэтому предлагались иные версии происхождения Екатерины, согласно которым она двоюродная, а не родная сестра объявившихся в 1726 году Скавронских.
В связи с Екатериной I называется ещё одна фамилия - Рабе. По одним данным, Рабе (а не Крузе) - это фамилия её первого мужа-драгуна (эта версия попала в художественную литературу, например, роман А. Н. Толстого «Пётр Первый»), по другим - это её девичья фамилия, а некто Иоганн Рабе был её отцом.
1702-1725 годы
Любовница Петра I
25 августа 1702 года во время Великой Северной войны армия русского фельдмаршала Шереметева, ведущая боевые действия против шведов в Ливонии, взяла шведскую крепость Мариенбург (ныне Алуксне, Латвия). Шереметев, пользуясь уходом основной шведской армии в Польшу, подверг край беспощадному разорению. Как он сам доносил царю Петру I в конце 1702 года:
В Мариенбурге Шереметев захватил 400 жителей. Когда пастор Глюк в сопровождении своей челяди пришел ходатайствовать о судьбе жителей, Шереметев приметил служанку Марту Крузе и силой взял её к себе в любовницы. Через короткое время примерно в августе 1703 года её хозяином стал князь Меньшиков, друг и соратник Петра I. Так рассказывает француз Франц Вильбуа, находившийся на русской службе во флоте с 1698 года и женатый на дочке пастора Глюка. Рассказ Вильбуа подтверждается другим источником, записками 1724 года из архива ольденбургского герцога. По этим запискам Шереметев отправил пастора Глюка и всех жителей крепости Мариенбург в Москву, Марту же оставил себе. Меншиков, забрав Марту у пожилого фельдмаршала несколько месяцев спустя, сильно рассорился с Шереметевым.
Шотландец Питер Генри Брюс в «Мемуарах» излагает историю (со слов других) в более благоприятном для Екатерины I свете. Марту забрал полковник драгунского полка Баур (позднее ставший генералом):
|
«[Баур] немедленно приказал поместить её в свой дом, который препоручил её заботам, дав ей право распоряжаться всей прислугой, причем та вскоре же полюбила новую управительницу за ее манеру домохозяйства. Генерал позже часто говорил, что его дом никогда не был так ухожен, как в дни её пребывания там. Князь Меншиков, который был его патроном, однажды увидел её у генерала, тоже отметив нечто необычайное в ее облике и манерах. Расспросив, кто она и умеет ли готовить, он услышал в ответ только что поведанную историю, к которой генерал присовокупил несколько слов о достойном её положении в его доме. Князь сказал, что именно в такой женщине он сильно сейчас нуждается, ибо самого его теперь обслуживают очень плохо. На это генерал отвечал, что он слишком многим обязан князю, чтобы сразу же не исполнить то, о чем тот лишь подумал - и немедленно позвав Екатерину, сказал, что перед нею - князь Меншиков, которому нужна именно такая служанка, как она, и что князь сделает все посильное, дабы стать, как и он сам, ей другом, добавив, что слишком уважает ее, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы». |
Осенью 1703, в один из своих регулярных приездов к Меншикову в Петербург, Пётр I встретил Марту и вскоре сделал её своей любовницей, называя в письмах Катериной Василевской (возможно, по фамилии её тетки). Франц Вильбуа передаёт их первую встречу так:
|
«Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот ее приобрел. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая ее, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдет спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя… На следующий день царь уезжал утром, чтобы продолжить свой путь. Он возвратил своему фавориту то, что тот ему одолжил. Об удовлетворении царя, которое он получил от своей ночной беседы с Екатериной, нельзя судить по той щедрости, которую он проявил. Она ограничилась лишь одним дукатом, что равно по стоимости половине одного луидора (10 франков), который он сунул по-военному ей в руку при расставании». |
В 1704 Катерина рожает первенца, названного Петром, в следующем году Павла (вскоре оба умерли).
В 1705 Пётр отправил Катерину в подмосковное село Преображенское, в дом своей сестры царевны Натальи Алексеевны, где Катерина Василевская выучилась русской грамоте, а, кроме того, сдружилась с семьей Меншикова.
Когда Катерина крестилась в православие (1707 или 1708), то сменила имя на Екатерину Алексеевну Михайлову, поскольку крёстным отцом её был царевич Алексей Петрович, а фамилию Михайлов использовал сам Пётр I, если желал остаться инкогнито.
В январе 1710 года Пётр устроил триумфальное шествие в Москву по случаю Полтавской победы, на параде провели тысячи шведских пленных, среди которых по рассказу Франца Вильбуа был и Иоганн Крузе. Иоганн признался о своей жене, рожавшей одного за другим детей русскому царю, и был немедленно сослан в отдалённый уголок Сибири, где скончался в 1721 году. Со слов Франца Вильбуа существование живого законного мужа Екатерины в годы рождения Анны (1708) и Елизаветы (1709) позднее использовалось противоборствующими фракциями в спорах о праве на престол после смерти Екатерины I. По запискам из ольденбургского герцогства шведский драгун Крузе погиб в 1705 году, однако надо иметь в виду заинтересованность немецких герцогов в легитимности рождения дочерей Петра, Анны и Елизаветы, которым подыскивали женихов среди немецких удельных правителей.
Жена Петра I
Ещё до законного замужества за Петром Катерина родила дочерей Анну и Елизавету. Катерина одна могла совладать с царём в его припадках гнева, умела лаской и терпеливым вниманием успокоить приступы судорожной головной боли Петра. По мемуарам Бассевича:
Весной 1711 года Пётр, привязавшись к обаятельной и лёгкой нравом бывшей служанке, повелел считать Екатерину своей женой и взял её в несчастливый для русской армии Прутский поход. Датский посланник Юст Юль со слов царевен (племянниц Петра I) так записал эту историю:
|
«Вечером незадолго перед своим отъездом царь позвал их, сестру свою Наталью Алексеевну в один дом в Преображенскую слободу. Там он взял за руку и поставил перед ними свою любовницу Екатерину Алексеевну. На будущее, сказал царь, они должны считать её законною его женой и русскою царицей. Так как сейчас ввиду безотлагательной необходимости ехать в армию он обвенчаться с нею не может, то увозит её с собою, чтобы совершить это при случае в более свободное время. При этом царь дал понять, что если он умрет прежде, чем успеет жениться, то все же после его смерти они должны будут смотреть на неё как на законную его супругу. После этого все они поздравили (Екатерину Алексеевну) и поцеловали у нее руку». |
В Молдавии в июле 1711 года 190 тысяч турок и крымских татар прижали 38-тысячную русскую армию к реке, полностью окружив многочисленной конницей. Екатерина отправилась в дальний поход, будучи на 7-м месяце беременности. По широко известной легенде она сняла все свои украшения, чтобы отдать их на подкуп турецкому командующему. Пётр I смог заключить Прутский мир и, пожертвовав русскими завоеваниями на юге, вывести армию из окружения. Датский посланник Юст Юль, бывший при русской армии после выхода её из окружения, не сообщает о таком деянии Екатерины, но говорит о том, что царица (так теперь все называли Екатерину) раздала свои драгоценности на сохранение офицерам и потом собрала их. В записках бригадира Моро-де-Бразе также не упоминается о подкупе визиря драгоценностями Екатерины, хотя автор (бригадир Моро-де-Бразе) знал со слов турецких пашей о точном размере казённых сумм, направленных на взятки туркам.
Официальное венчание Петра I с Екатериной Алексеевной состоялось 19 февраля 1712 в церкви Исаакия Далмацкого в Петербурге. В 1713 году Петр I в честь достойного поведения своей супруги во время неудачного для него Прутского похода учредил орден Святой Екатерины и лично возложил знаки ордена на жену 24 ноября 1714 года. Первоначально он назывался орденом Освобождения и предназначался только Екатерине. О заслугах Екатерины во время Прутского похода вспомнил Пётр I в своем манифесте о коронации супруги от 15 ноября 1723 года:
В личных письмах царь проявлял необычную для него нежность к супруге: «Катеринушка, друг мой, здравствуй! Я слышу, что ты скучаешь, а и мне не безскучно … » Екатерина Алексеевна родила мужу 11 детей, но почти все они умерли в детстве, кроме Анны и Елизаветы. Елизавета позже стала императрицей (правила в 1741-1762), а прямые потомки Анны правили Россией после смерти Елизаветы, с 1762 по 1917. Один из умерших в детстве сыновей, Пётр Петрович, после отречения Алексея Петровича (старшего сына Петра от Евдокии Лопухиной) считался с февраля 1718 года до своей смерти в 1719 году официальным наследником российского престола.
Иностранцы, с вниманием следившие за русским двором, отмечают привязанность царя к супруге. Бассевич пишет про их отношения в 1721 году:
Осенью 1724 Пётр I заподозрил императрицу в супружеской неверности с её камергером Монсом, которого казнил по другому поводу. Он перестал с ней говорить, доступ к нему был ей запрещен. Только раз, по просьбе его дочери Елизаветы Пётр согласился отобедать с Екатериной, бывшей его неразлучной подругой в течение 20 лет. Только при смерти Пётр примирился с женой. В январе 1725 Екатерина проводила всё время у постели умирающего государя, он скончался на её руках.
Потомство Петра I от Екатерины I
Год рождения |
Год смерти |
Примечание |
|
Анна Петровна |
В 1725 вышла замуж за германского герцога Карла-Фридриха; уехала в Киль, где родила сына Карла Петера Ульриха (впоследствии российский император Пётр III). |
||
Елизавета Петровна |
Российская императрица с 1741. |
||
Наталия Петровна |
|||
Маргарита Петровна |
|||
Петр Петрович |
Считался официальным наследником короны с 1718 до смерти. |
||
Павел Петрович |
|||
Наталия Петровна |
Приход к власти
Манифестом от 15 ноября 1723 года Пётр объявил о будущей коронации Екатерины в знак особых её заслуг.
7 (18) мая 1724 Пётр короновал Екатерину императрицей в московском Успенском соборе. Это была вторая на Руси коронация женщины-супруги государя (после коронации Марины Мнишек Лжедмитрием I в 1605 г.).
Своим законом от 5 февраля 1722 Пётр отменил прежний порядок наследования престола прямым потомком по мужской линии, заменив его личным назначением царствующего государя. Стать преемником по Указу 1722 года мог любой человек, достойный, по мнению государя, возглавить государство. Пётр умер ранним утром 28 января (8 февраля) 1725, не успев назвать преемника и не оставив сыновей. Отсутствием строго определённого порядка престолонаследия трон России был отдан на волю случая, и последующее время вошло в историю эпохой дворцовых переворотов.
Народное большинство было за единственного мужского представителя династии - великого князя Петра Алексеевича, внука Петра I от погибшего при допросах старшего сына Алексея. За Петра Алексеевича была родовитая знать, считавшая его единственно законным наследником, рождённым от достойного царской крови брака. Граф Толстой, генерал-прокурор Ягужинский, канцлер граф Головкин и Меншиков во главе служивой знати не могли надеяться на сохранение полученной от Петра I власти при Петре Алексеевиче; с другой стороны, коронация императрицы могла быть истолкована как косвенное указание Петра на наследницу. Когда Екатерина увидела, что больше нет надежды на выздоровление мужа, то поручила Меншикову и Толстому действовать в пользу своих прав. Гвардия была предана до обожания умирающему императору; эту привязанность она переносила и на Екатерину.
На заседание Сената явились офицеры гвардии из Преображенского полка, вышибив дверь в комнату. Они откровенно заявили, что разобьют головы старым боярам, если те пойдут против их матери Екатерины. Вдруг раздался с площади барабанный бой: оказалось, что перед дворцом выстроены под ружьем оба гвардейских полка. Князь фельдмаршал Репнин, президент военной коллегии, сердито спросил: «Кто смел без моего ведома привести сюда полки? Разве я не фельдмаршал? » Бутурлин, командир Семеновского полка, отвечал Репнину, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, «не исключая и тебя », добавил он внушительно.
Благодаря поддержке гвардейских полков удалось убедить всех противников Екатерины отдать ей свой голос. Сенат «единодушно» возвел её на престол, назвав «всепресветлейшей, державнейшей великой государыней императрицей Екатериной Алексеевной, самодержицей всероссийской » и в оправдании объявив об истолкованной Сенатом воле покойного государя. Народ был очень удивлен восшествием в первый раз в российской истории на престол женщины, однако волнений не было.
28 января (8 февраля) 1725 года Екатерина I взошла на престол Российской империи благодаря поддержке гвардии и вельмож, возвысившихся при Петре. В России началась эпоха правления императриц, когда до конца XVIII века правили, за исключением нескольких лет, одни женщины.
Правление. 1725-1727 годы
Фактическую власть в царствовании Екатерины сосредоточил князь и фельдмаршал Меншиков, а также Верховный Тайный Совет. Екатерина же была полностью удовлетворена ролью первой хозяйки Царского села, полагаясь в вопросах управления государством на своих советников. Её интересовали лишь дела флота - любовь Петра к морю коснулась и её.
Вельможи хотели управлять при женщине и теперь действительно добились своего.
Из «Истории России» С.М. Соловьева:
|
При Петре она светила не собственным светом, но заимствованным от великого человека, которого она была спутницею; у нее доставало уменья держать себя на известной высоте, обнаруживать внимание и сочувствие к происходившему около нее движению; она была посвящена во все тайны, тайны личных отношений окружающих людей. Ее положение, страх за будущее держали ее умственные и нравственные силы в постоянном и сильном напряжении. Но вьющееся растение достигало высоты благодаря только тому великану лесов, около которого обвивалось; великан сражен - и слабое растение разостлалось по земле. Екатерина сохранила знание лиц и отношений между ними, сохранила привычку пробираться между этими отношениями; но у нее не было ни должного внимания к делам, особенно внутренним, и их подробностям, ни способности почина и направления. |
По инициативе графа П. А. Толстого в феврале 1726 года был создан новый орган государственной власти, Верховный Тайный Совет, где узкий круг главных сановников мог управлять Российской империей под формальным председательством полуграмотной императрицы. В Совет вошли генерал-фельдмаршал князь Меншиков, генерал-адмирал граф Апраксин, канцлер граф Головкин, граф Толстой, князь Голицын, вице-канцлер барон Остерман. Из шести членов нового учреждения только князь Д. М. Голицын был выходец из родовитых вельмож. В апреле в Верховный Тайный Совет был допущен молодой князь И. А. Долгорукий.
В результате, роль Сената резко упала, хотя его и переименовали в «Высокий Сенат». Верховники сообща решали все важные дела, а Екатерина только подписывала присылаемые ими бумаги. Верховный совет ликвидировал органы местной власти, созданные Петром, и восстановил власть воевод.
Длительные войны, которые вела Россия, сказались на финансах страны. Из-за неурожаев поднялись цены на хлеб, в стране нарастало недовольство. Чтобы предотвратить восстания был снижен подушный налог (с 74 до 70 копеек).
Деятельность екатерининского правительства ограничивалась в основном мелкими вопросами, в то время как процветали казнокрадство, произвол и злоупотребления. Ни о каких реформах и преобразованиях речи не было, внутри Совета шла борьба за власть.
Несмотря на это, простой народ любил императрицу за то, что она сострадала несчастным и охотно помогала им. В её передних постоянно толпились солдаты, матросы и ремесленники: одни искали помощи, другие просили царицу быть у них кумой. Она никому не отказывала и обыкновенно дарила каждому своему крестнику несколько червонцев.
В годы правления Екатерины I была открыта Академия наук, организована экспедиция В.Беринга, учрежден орден Святого Александра Невского.
Внешняя политика
За 2 года правления Екатерины I Россия не вела больших войн, только на Кавказе действовал отдельный корпус под началом князя Долгорукова, стараясь отбить персидские территории, пока Персия находилась в состоянии смуты, а Турция неудачно воевала с персидскими мятежниками. В Европе дело ограничивалось дипломатической активностью в отстаивании интересов голштинского герцога (мужа Анны Петровны, дочери Екатерины I) против Дании.
Россия вела войну с турками в Дагестане и Грузии. Замысел Екатерины возвратить герцогу Голштинскому отнятый датчанами Шлезвиг привел к военным действиям против России со стороны Дании и Англии. По отношению к Польше Россия старалась вести мирную политику.
Конец правления
Екатерина I правила недолго. Балы, празднества, застолья и кутежи, следовавшие непрерывной чередой, подорвали её здоровье, и с 10 апреля 1727 императрица слегла. Кашель, прежде слабый, стал усиливаться, обнаружилась лихорадка, больная стала ослабевать день ото дня, явились признаки повреждения лёгкого. Поэтому правительству пришлось срочно решать вопрос о престолонаследии.
Вопрос о престолонаследии
Екатерину удалось легко возвести на престол вследствие малолетства Петра Алексеевича, однако в русском обществе были сильные настроения в пользу взрослевшего Петра, прямого наследника династии Романовых по мужской линии. Императрица, встревоженная подметными письмами, направленными против указа Петра I от 1722 года (по которому царствующий государь имел право назначать себе любого преемника), обратилась за помощью к своим советникам.
Вице-канцлер Остерман предлагал для примирения интересов родовитой и новой служивой знати женить великого князя Петра Алексеевича на царевне Елизавете Петровне, дочери Екатерины. Препятствием служило их близкое родство, Елизавета была родной теткой Петра. Во избежание возможного в будущем развода Остерман предлагал при заключении брака строже определить порядок престолонаследия.
Екатерина, желая назначить наследницей дочь Елизавету (по другим источникам - Анну), не решилась принять проект Остермана и продолжала настаивать на своём праве назначить себе преемника, надеясь, что со временем вопрос разрешится. Тем временем главный сторонник Екатерины Меншиков, оценив перспективу Петра стать российским императором, перешел в стан его приверженцев. Более того, Меншикову удалось добиться согласия Екатерины на брак Марии, дочери Меншикова, с Петром Алексеевичем.
Партия во главе с Толстым, всего более содействовавшая возведению на престол Екатерины, могла надеяться, что Екатерина проживет еще долго и обстоятельства могут измениться в их пользу. Остерман грозил восстаниями народа за Петра как единственного законного наследника; ему могли отвечать, что войско на стороне Екатерины, что оно будет и на стороне её дочерей. Екатерина, со своей стороны, старалась вниманием завоевать привязанность войска.
Меншикову удалось воспользоваться болезнью Екатерины, которая подписала 6 мая 1727, за несколько часов до кончины, обвинительный указ против врагов Меншикова, и в тот же день граф Толстой и другие высокопоставленные враги Меншикова были отправлены в ссылку.
Завещание
Когда императрица опасно занемогла, для решения вопроса о преемнике во дворце собрались члены высших правительственных учреждений: Верховного Тайного Совета, Сената и Синода. Приглашены были и гвардейские офицеры. Верховное совещание решительно настояло на назначении наследником малолетнего внука Петра I - Петра Алексеевича. Перед самой смертью спешно было составлено Бассевичем завещание, подписанное Елизаветой вместо немощной матери-императрицы. Согласно завещанию престол наследовал внук Петра I, Петр Алексеевич.
Последующие статьи относились к опеке над несовершеннолетним императором; определяли власть Верховного Совета, порядок наследия престола в случае кончины Петра Алексеевича. Согласно завещанию, в случае бездетной кончины Петра его преемницей становилась Анна Петровна и её потомки («десценденты»), затем её младшая сестра Елизавета Петровна и её потомки, и лишь затем родная сестра Петра II Наталья Алексеевна. При этом те претенденты на престол, которые были бы не православного вероисповедания или уже царствовали за рубежом, из порядка наследования исключались. Именно на завещание Екатерины I 14 лет спустя ссылалась Елизавета Петровна в манифесте, излагавшим её права на престол после дворцового переворота 1741 г.
11-я статья завещания изумила присутствовавших. В ней повелевалось всем вельможам содействовать к обручению Петра Алексеевича с одной из дочерей князя Меншикова, а затем по достижении совершеннолетия содействовать их браку. Буквально: «тако же имеют наши цесаревны и правительство администрации стараться между его любовью [великим князем Петром] и одною княжною князя Меншикова супружество учинить».
Такая статья явно свидетельствовала о персоне, участвовавшей в составлении завещания, однако для русского общества право Петра Алексеевича на престол - главная статья завещания - было бесспорно, и волнений не возникло.
Позже императрица Анна Иоанновна приказала канцлеру Головкину сжечь духовную Екатерины I. Он исполнил, тем не менее сохранив копию завещания.